11 июня Русская Православная Церковь празднует память священноисповедника Луки (Войно-Ясенецкого), архиепископа Симферопольского.
«За что же был прославлен Церковью архиепископ Лука? За то ли, что был гениальным врачом? Нет, этого совершенно недостаточно. Много было талантливых врачей, но они не прославлены Церковью. Может за то, что был священнослужителем и архиереем? Но многое множество существовало благочестиво живших священников и архиереев, но они не прославлены Церковью. Не самым важным делом была и его проповедническая деятельность, ибо она при всей своей важности входила в круг его обязанностей.
Так за что же был прославлен архиепископ? Архиепископ Лука был прославлен Церковью за исповеднический подвиг, за то, что во времена гонений на Церковь он не только остался ей верен, но и воспринял сугубое служение в качестве священника и архиерея; в храме и на архиерейской кафедре, в тюрьме, в ссылке и в военном госпитале он оставался прежде всего исповедником Христовым, и Господь, приняв его исповедничество, прославил его чудотворениями, совершая его руками, как когда-то руками апостолов, многие чудеса. И мы определенно можем сказать, что верность Христу, открытое следование Его заповедям были в те годы значительно сложнее и страдальнее, чем врачебная деятельность в какие бы внешне неблагоприятные обстоятельства она ни была поставлена. Он сам впоследствии говорил, что в начале, в годы своей молодости он побаивался ГПУ из-за безобразий, которые допускала эта организация, показывая всем свое всевластие, что для молодого человека, когда ему мнится, что у него могут многое отнять и причинить ему много зла, выглядит страшно. Нужно было многое пережить, чтобы на склоне лет сказать, что он и в условиях гонений чувствует себя в полном смысле свободным и ни от кого независимым. Это дорого стоит, велика и награда за это от Господа. Из всей биографии святителя ясно, что архиепископ Лука был многоопытным врачом, но также и ясно, что многие его назначения, многие диагнозы, видение, чем человек болен и каков путь к его исцелению, были основаны не на прямом врачебном опыте, а на проявляющейся через священноисповедника воле Божией. Так было при его жизни, так стало и после его смерти, когда многие люди в нашей стране и в других странах получают от Бога исцеления по молитвам к священноисповеднику Луке.
Добавим к этому, что архиепископ во все время своей врачебной деятельности, в самых суровых условиях действительности проявил и другую великую христианскую добродетель – милосердие. Причем его милосердие – помощь ближним была не случайной, эпизодичной и хаотичной, но последовательной и неотступной. Для него это была неотменяемая сторона его деятельности, такая же обязательная, как врачебная.
Спросим, полезны ли были для его медицинского дела исповеднический подвиг и дела милосердия? Очень полезны! Потому что именно на этом пути он получил благодатную помощь Божию и уже не только по своему врачебному мастерству мог успешно помогать людям, но и потому, что через него помогал людям Господь».
Архимандрит Дамаскин (Орловский). Из доклада, прочитанного на научно-практической конференции «Духовное и врачебное наследие святителя Луки (Войно-Ясенецкого». 2010 г.
24/05/24 в библиотеке №12 МАУК "БИЦ" г.о. Мытищи для читателей и воспитанников дошкольного учреждения "Ивушка" прошла программа, посвященная Дню славянской письменности и культуры. Сотрудники библиотеки подготовили книжную выставку изданий, посвященных празднику, настоятель храма святых новомучеников и исповедников Церкви Русской рассказал о равноапостольных братьях, детям показали документальный фильм о святых Мефодие и Кирилле. Мастер-класс по знанию алфавита провела прихожанка храма Галина Васильевна Савина.
В тот же день настоятель прихода был приглашён на праздник последнего звонока в Поведниковскую среднюю школу, где сердечно напутствовал выпускников.
26/05/2024 г. в Доме культуры «Поведники» была организована праздничная программа Дня Славянский письменности и культуры, объединившей выступление воскресной группы храма святых новомучеников, доклад о древнейших алфавитах мировой культуры настоятеля храма Сретения Господня дер. Афанасово протоиерея Бориса Тимофеева, выступали гости прихода: литератор, переводчик, педагог Марина Владимировна Борматова; лауреат конкурса им. Сергея Дурылина, литератор, композитор, исполнитель Виталий Викторович Калмыков; литератор, редактор, публицист, член Московского городского отделения Союза Писателей России и Литфонда России Маргарита Викторовна Крылова; автор-исполнитель, дипломант фестиваля "На Соловецких островах" Влад Гараходец; лауреат многочисленных Всероссийских и международных конкурсов исполнителей романсов Валерия Юрьевна Чёрная.
Гостями праздника – воскресной школой московского храма Живоначальной Троицы в Никитниках во главе с настоятелем протоиереем Арсением Тотевым – была подарена икона Христа, благословляющего детей. Концертную программу вели Андрей Львович и Мария Андреевна Андреевы.
19.05.2024 г. по благословению Преосвященного епископа Кирилла настоятелем храма святых Новомучеников и Исповедников Церкви Русской п. Поведники протоиереем Симеоном Банковым в парке им. Ю. Лужкова (г. Москва) в рамках «Православной выставки-ярмарки «Кладезь» был совершен молебен о мире и здравии, после которого состоялась открытая беседа на тему: «Семья: уроки новомучеников».
Вдохновителями и организаторами выставки выступили минский Свято-Елисаветинский монастырь в сотрудничестве с Российским военно-историческим обществом.
Ныне последний враг человека истребился — смерть, ныне смерть поглощена навеки, и мы от смерти перешли в жизнь, от власти ада в Царство Божественной жизни. Вместо жизни, проходившей в искании мимолетных и обманчивых земных радостей, оставлявших сердце наше неудовлетворенным даже в то время, когда, казалось бы, всё наше существо обнимал трепет блаженства и счастья, ныне положено начало жизни, исполненной вечной и ничем не разрушаемой духовной радости. Без сомнения, многие из нас испытали как бы отблески этой небесной радости во всепразднственную и спасительную нощь Христова воскресения.
Но почему эта радость, на мгновение мелькнув в сердце нашем подобно живительному лучу света, в одних вскоре совсем исчезла, у других оставила лишь слабое воспоминание или томительное ожидание, пока она придет снова? Конечно потому, что снова вскоре вместо этой чистой, небесной радости более возлюбили они то, что кажется радостным на земле; причащению Божественной и Священнейшей Пасхи предпочли яства земные, вместо пива нетления и источника Божественного веселия захотели лучше пить чашу омрачающих ум удовольствий плоти. Но если мы чувствуем себя немощными и бессильными побороть в себе и изгнать всецело из своего сердца эти долу влекущие мысли и пожелания плоти, которые затворяют перед нами двери блаженного чертога Христова, отверзшиеся в светозарную ночь Христова воскресения, то хотя бы дадим истинную цену этим мыслям и пожеланиям, делающим сердце наше подобным, может быть, красивому совне и радующему на мгновение взор, но исполненному внутри костей и всякой нечистоты гробу (Мф. 23: 27)! Отверзем снова двери нашего слуха, дабы входили через них исполненные духовного торжества слова церковных песнопений!
Когда же слова эти достигнут внутренних дверей нашего сердца, мы услышим опять в душе голос Христа, входящего вечерять с нами (Откр. 3: 20) и изводящего истлевшие от страстей остатки духовной жизни нашей из гробов, то есть скованных любовью ко греху сердец наших (Иез. 37: 11–14). И если посещение Его всё еще не возвратит нам прежней, восхищающей до забвения всего земного радости, то мы ощутим, по крайней мере, в себе большую силу для борьбы с унизительными пожеланиями плоти. Духовные враги наши исчезнут, как дым, и мы познаем опытно силу слов, которые так часто слышим в эти дни: Да воскреснет Бог и расточатся врази Его! После победы над ними мы узрим опять в душе своей виденный нами прежде, в ночь воскресения, отобраз и как бы уже предначатие того всерадостного, светоносного жития, пред которым потеряют всю привлекательность радости земные. Аминь.
Радуйтесь! (Мф. 28: 9) — это первое слово воскресшего Христа, сказанное Им женам-мироносицам, а через них всем людям. И Святая Церковь, празднуя Христово Воскресение, призывает своих чад к радости.
Небеса убо достойно да веселятся, земля же да радуется, да празднует же мир, видимый же весь и невидимый: Христос бо воста, веселие вечное. Ныне вся исполнишася света, небо же и земля и преисподняя: да празднует убо вся тварь востание Христово, в Нем же утверждается. Ликуй ныне и веселися, Сионе. Сей день, егоже сотвори Господь, возрадуемся и возвеселимся... О Пасха! Избавление скорби…Пасха, радостию друг друга обымем.[iii]
Все песни Пасхи, особенно Пасхальный канон преподобного Иоанна Дамаскина, преисполнены радостью, какая была и в Давиде, перед сенным ковчегом скакавшего и игравшего. Не только чада Божия живые призываются, как светоносные, выйти навстречу Христу, исходящему из гроба, яко Жениху, но представляются радующимися, как бы живыми, и во аде находящиеся: Безмерное Твое благоутробие, адовыми узами содержимии зряще, к свету идяху, Христе, веселыми ногами, Пасху хваляще вечную[iv].
Но почему же радость Святой Пасхи в сердца многих почти не входит, или быстро исчезает, как блекнет иногда на мгновенье светлый луч и опять становится кругом серо и темно? Почему дни Пасхи для многих почти теряются среди серых будничных дней, и в сей нареченный и святый день, Един суббот Царь и Господь, праздников праздник и торжество есть торжеств[v], в сию воистину священную и всепразднственную, спасительную ночь и светозарную[vi] едва почувствуется прилив радости небесной и скоро отходит? Да потому, что люди мало живут во Христе, следовательно, и войти в радость Господа своего (Мф. 25: 21) не могут надолго. Они не там ищут радости, где учил искать ее и открыл нам Христос.
Большинству людей вполне понятны лишь радости земной жизни, и они готовы отдаваться им днем и ночью. Самую веру Христову многие хранят лишь как средство, помогающее испросить у Бога те же радости земной жизни, как будто вера только какой-то придаток к земному благополучию. Между тем ведь Христос пришел на землю не для того, чтобы во время земной жизни люди могли лучше есть, пить, веселиться. Он принес в мир иную, высшую, небесную радость жизни в Боге, в которой растворяются все скорби жизни земной.
Радуйтесь! (Мф. 28: 9) — сказал Господь, явившись по воскресении женам-мироносицам, и прежде всего Своей Пречистой Матери. О чем же радоваться? Не о том лишь призывал Он радоваться Матерь Свою, что снова увидела Она живым и ходящим по земле Своего Сына, Которого с такой великой скорбью оплакала уже как распятого и погребенного. Конечно, велика и трудно описуема радость матери, увидевшей живым сына, которого она горько оплакивала как умершего. Однако и эта радость меркнет, если мать узнает о сыне что-нибудь постыдное. Иная мать тогда готова сказать: «Лучше бы не видеть тебя опять живым, а по-прежнему плакать как об умершем». Радость Богоматери была особенно велика и свята потому, что Божественный Сын явился Ей с радостной вестью о том, что Он открывает через Свое воскресение неисчерпаемый источник радости всем людям.
Приветствие воскресшего Христа: Радуйтесь! (Мф. 28: 9) — было для Богоматери напоминанием архангельского приветствия при Благовещении: радуйся, Благодатная! Господь с Тобою; благословенна Ты между женами (Лк. 1: 28). Архангел призывал Пречистую Деву радоваться о рождении от Нее Сына Божия, Который спасет людей Своих от грехов их (Мф. 1: 21). Пречистая Дева уже имела душу, исполненную высшей, духовной, небесной жизни, и потому Она всем сердцем восприяла архангельское приветствие, хотя Архангел благовествовал не о рождении Избавителя от бед земной жизни, а о рождении Спасителя людей от грехов. Между тем большинство людей в те времена и ныне видят в бедствиях земной жизни первоисточник страданий, слез и самого греха. В свободе для греховных влечений они видят, наоборот, залог счастья, благополучия жизни. Архангел же говорил Пречистой Деве, что после избавления людей от греха снимется с них клятва, почиет благословение Божие. И вот то, что было возвещено Архангелом Гавриилом как радостное обещание, теперь, по воскресении Христовом, стало радостной действительностью. Воскресением Своим Христос очистил людей от греха, снял клятву, открыл источник благословения небесного, ради которого и земная жизнь людей должна стать радостнее.
[i] Олонецкие епархиальные ведомости. 1903. № 8. Неофиц. отдел. С. 275–276. Опубликовано: Священномученик Фаддей (Успенский), архиепископ Тверской. Творения. Кн. 1. Проповеди. Тверь: Булат, 2002. С. 311–312.
[ii] Радуйтесь! : [Сборник] / Священномученик архиеп. Фаддей (Успенский). — М. : Елеон, 1998. С. 18–21.
[iii] Тропари Пасхального канона, песни 1-я, 3-я, 9-я; стихиры Пасхи.
Ныне последний враг человека истребился — смерть: смерть ныне поглощена навеки, и от смерти мы перешли в жизнь, от власти ада в Царство Божественной истины. Вместо жизни, проходившей в искании мимолетных и обманчивых земных радостей, оставлявших сердце наше неудовлетворенным даже тогда, когда, по-видимому, всё наше существо обнимал трепет блаженства и счастья, ныне положено начало жизни, исполненной вечной и ничем не разрушаемой духовной радости.
Без сомнения, многие из нас испытали как бы отблески этой небесной радости во всепразднственную и спасительную ночь Христова Воскресения. Но почему эта радость, на мгновение мелькнув в сердце нашем, подобно живительному лучу света, в одних вскоре совсем исчезла, у других оставила лишь слабое воспоминание или томительное ожидание, пока она придет снова? Конечно потому, что вместо этой чистой, небесной радости более возлюбили они то, что кажется радостным на земле; причащению Божественной и священнейшей Пасхи, предпочли яства земные, вместо пива нетления, исполняющего Божественного веселия, захотели лучше пить чашу омрачающих ум удовольствий плоти.
Но обратим внимание на эти мысли наши и желания, которые затворяют пред нами двери блаженного чертога Христова, отверзшиеся в светозарную ночь Христова Воскресения, дадим истинную цену этим мыслям и пожеланиям плоти, которую в омрачении ума так преувеличили. Отверзем снова двери нашего слуха, дабы входили через них исполненные духовного торжества слова церковных песнопений. И когда слова эти достигнут внутренних дверей нашего сердца, мы снова услышим в душе голос Христа, входящего вечерять с нами. И если посещение Его не возвратит нам прежней, восхищающей до забвения всего земного радости, то мы ощутим, по крайней мере, в себе большую силу для борьбы с унизительными пожеланиями плоти. Тогда духовные враги наши исчезнут, как дым, и мы познаем опытно силу слов, которые так часто слышим в эти дни: Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его! После же победы над ними мы узрим опять в душе своей тот виденный нами прежде отобраз всерадостного, светоносного жития, перед которым потеряют всю привлекательность радости земные. Аминь.
Иеромонах Фаддей
[i] Уфимские епархиальные ведомости. 1901. № 9. Отдел неофиц. С. 520–521.
В день Светлого Христова Воскресения община храма святых Новомучеников и Исповедников Церкви Русской п. Поведники передала собранные и освященные куличи, яйца и пастилу без содержания сахара в «Мытищинский дом-интернат малой вместимости для граждан пожилого возраста и инвалидов» (дер. Беляниново). Настоятель храма в актовом зале дома-интерната тепло поздравил собравшихся с Праздником праздников, поэт Борис Кузьмич Завгородний и его супруга Анна Сергеевна Королева поэтически украсили встречу. Праздник завершился песнями «местной легенды» - Марии Даниловны Александровой.
На утрени первого дня Святой Пасхи читается слово святителя Иоанна Златоуста, которое является подлинно победной песней Христу Воскресшему. Что может быть радостнее и торжественнее этих слов: «Где твое, смерть, жало? Где твоя, ад, победа? Воскресе Христос, и ты низвергся еси... Воскресе Христос, и жизнь жительствует. Воскресе Христос, и мертвый ни един во гробе, Христос бо, восстав от мертвых, начаток усопших бысть», то есть положил начало воскресению всех умерших.
Но не умаляется ли радость Воскресения Христова тем, что воскресение всех умерших людей совершится лишь в конце времен? Всему назначено Богом свое время. И всеобщее воскресение умерших действительно совершится лишь в конце времен, когда окончательно последний враг истребится — смерть (1 Кор. 15: 26). Однако этому воскресению уже положено начало воскресением Христовым. Неужели сеющий зерно исполняется радостью лишь тогда, когда наступает жатва? Не проникается ли он радостными надеждами на будущее уже когда сеет? Так и через Воскресение Христово посеяно зерно, положено непоколебимое начало всеобщему воскресению умерших.
Христос сказал: истинно говорю вам: наступает время, и настало уже, когда мертвые услышат глас Сына Божия и, услышав, оживут (Ин. 5: 25). В очах всеведущего Бога и в очах веры воскресение мертвых уже настало, когда совершилось духовное воскресение мертвых, которое должно предшествовать телесному, быть его плодоносным зерном, основанием. Воскресение духовное есть избавление от смерти духовной, происходящей от греха, и совершается оно в Крещении, о котором сказал Господь: Кто будет веровать и креститься, спасен будет; а кто не будет веровать, осужден будет (Мк. 16: 16). Через Крещение возрождается человек в новую духовную жизнь, освобождаясь от греха, источника смерти (Быт. 2: 17). И восприятое человеком в Крещении имя Божественной жизни растет в его душе, пока человек, живя во Христе, достигает в меру полного возраста Христова (Еф. 4: 13). Кто не воскреснет духовно, не совлечется в Крещении ветхого человека, то есть греховных страстей, тот, хотя и воскреснет телесно, но не для жизни вечной, а для муки вечной, которая есть вечная смерть. Кто же через Крещение и покаяние оживет для Бога, умрет для греха, тому открывается свободный вход в жизнь вечную, и его воскресение будет воскресение в блаженную жизнь не в душе лишь, а и в теле (2 Кор. 5: 1; 1 Кор. 15: 35, 57).
Правда, многих крещеных нельзя назвать воскресшими духовно, так как духовная жизнь их ничем не отличается от жизни некрещеных. Можно креститься водой, не восприяв благодати Духа Животворящего (Ин. 3: 5), ибо сия благодать ни в кого не вселяется помимо желания его. Чтобы благодать Крещения была воспринята, крещеный должен привиться ко Христу, как дикая ветвь к доброй маслине (Рим. 11: 16–24), сочетаться Христу навеки. Совершается это привитие чуждых ветвей к доброй маслине Христу через веру и любовь, которые обильно вселяют в душу человека жизнь Христову, а также через борьбу со страстями, мертвящими душу, мешающими ей ожить.
Живительность любви каждый знает из собственной жизни. Всё, что делает человек с любовью, преисполнено жизни. Где угасает любовь, там угасает и жизнь, там начинает овладевать душой мертвенное равнодушие, которое легко переходит в холодную мертвящую злобу, убийственную ненависть. Как живила любовь ко Христу сердца апостолов, видно из торжественно-победного восклицания апостола Павла: Кто отлучит нас от любви Божией: скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч?.. всё сие преодолеваем силою Возлюбившего нас (Рим. 8: 35–37).
Да умножится же наша радость о Воскресении Христовом от мысли, что оно не в конце времен наступит, а «ныне есть». Ключ к жизни вечной, блаженной (Откр. 1: 18) как бы в наших руках, и может Христос отворить двери жизни вечной всякому желающему.
(слово сказано в минском Свято-Духовом кафедральном соборе на вечернем богослужении)
Воскресение Твое, Христе Спасе,
Ангели поют на Небесех,
и нас на земли сподоби,
чистым сердцем Тебе славити.
Стихира, глас 6-й
Предначиная такими словами торжественные песни в честь Христова воскресения, Святая Церковь показывает нам, какой чистой и возвышенной должна быть нынешняя наша радость, каково должно быть празднование, достойное этого великого события. Она представляет нам в пример ангелов, которые ныне на небесах поют Христово воскресение, так как достойное прославление Христова воскресения должно исходить из уст и сердца столь же чистых, как славословие ангелов. Остановимся своей мыслью на величии этого духовного торжества, соединившего для славословия вместе с земной тварью и небесные силы бесплотные.
Взятый при создании своем от персти, человек был оживлен бессмертной душой и предназначен к бессмертной и блаженной жизни в Боге. Но, сделав грех, он внес расстройство в первозданную природу и удалился от Источника блаженства, ибо вследствие греха он уже неспособен был жить и даже найти Бога, в Котором все живем и движемся и существуем (Деян. 17: 28), умом и волей своей преклонился к земле. А потому по определению Божию он снова должен был возвратиться в землю, из которой и был взят (Быт. 3: 19). Тело его должно было снова превратиться в прах, душа же, всецело преданная попечению о плоти, должна была сойти в ад и томиться в преисподней, как бы в темнице, ибо удовольствия тела, которыми она единственно жила, прекратились с разрушением тела, в себе же самой она не имела начатков жизни истинной, которую не могла бы разрушить смерть тела. Притом же диавол, мучивший от начала человеческий род, отклонял людей от Бога, и так как обольщаемые им души сами предавались в его волю, то он легко захватывал их в свое обладание. Он хотел предать их вечной смерти, дабы они, удаленные от Бога, всегда оставались во аде.
Но, когда воскрес Христос, всё, доселе одержимое смертью и тлением, снова ожило. В истлевших телах как бы началось движение жизни, ибо их коснулась роса Божественной жизни и, подобно утренней росе перед восходом солнца, оживила то, что уже сделалось прахом. Умершие воспрянули как бы от векового сна, почувствовав явление Победителя смерти. Отныне — Смерть! где твое жало? (1 Кор. 15: 55; Ос. 13: 14), ибо смерть сделала безжизненным Его тело, когда Он сошел в недра земли, но тление не коснулось Его. Смерть не могла в своих объятиях удержать Безгрешного, ибо она должна была царствовать только над согрешившими подобно первому Адаму. Итак, пребыв нетленным во гробе плотию, как Безгрешный, душою Он сошел в ад, чтобы там оживить тех, которые, будучи преданы жизни по плоти и обольщены диаволом, не могли жить по Богу Духом (1 Пет. 4: 6). Весь ад пришел в трепетное движение, приняв Владыку жизни; страх объял диавола и сильных его, ибо ничего не имел в Сошедшем князь мира (Ин. 14: 30), так чтобы и Его оставить между обитавшими в преисподней.
Ад! где твоя победа? (1 Кор. 15: 55; Ос. 13: 14). И все земнородные возрадовались вместе с отшедшими в преисподнюю, так как увидели, что теперь открылся путь из области смерти к иной, лучшей жизни. Отныне смерть сделалась лишь переходом в жизнь. Ибо, как брошенное в землю семя, умерши в ней, приносит плод, так тело христианина, пребыв до определенного времени в земле, восстанет в обновленном виде. Духовно же по обетованию Христову верующий в Него не умрет вовек (Ин. 11: 26). Он умирает лишь греху, сделает сам себя мертвым для страстей, но, умерши по ветхому человеку со страстями его, он здесь, еще на земле совоскресает Христу. Так всё одержимое издревле смертью и тлением возведено ныне к нетлению и вечной жизни.
Увидев это победное торжество над смертью земной твари, и небесные воинства возрадовались. Ибо если они радуются и об одном грешнике кающемся (Лк. 15: 10), то какова их радость ныне, когда весь род человеческий, всех людей, мертвых по преступлениям, Бог оживотворил со Христом, — благодатью вы спасены, — и воскресил с Ним, и посадил на небесах во Христе Иисусе (Еф. 2: 5–6)! Ангелы стали теперь ближе к людям. Ибо, сделавшись близкими Богу, люди приступили отныне к самым тьмам Ангелов (Евр. 12: 22) на Небесах.
Если же ангелы славословят ныне Воскресшего Господа, исполненные удивления к домостроительству Божию о спасении людей и к Самому Победителю греха, диавола и смерти, то тем более мы, побуждаемые любовью к Нему, от чистого сердца возблагодарим ныне Его за свое избавление. Но многих ли исполняла и исполняет радость духовная даже в нынешний день? Она ли побуждала всех соучаствовать в богослужении или более побуждал установленный обычай и боязнь осуждения от людей? Она ли исполняла всех во время самого богослужения или многих увлекла только внешняя торжественность его обрядов? Не скрывалось ли на самом деле в сердцах многих равнодушие к величайшему торжеству христианской веры, проявившемуся в воскресении Христа из мертвых? Но если радость и не была во всех одинаково сильна и чиста, то пусть заменит ее чистое настроение души. Если пребывание во храме и нынешние песнопения не оставляют в ней следа достаточно сильного, то пусть она питает в этот день особенную любовь ко Христу, и памятование о Нем да отгоняет дурные и праздные мысли, отвращает от греховных удовольствий плоти. Пусть памятование о Христе отгоняет в эти дни уныние и земные заботы, ибо Пасха есть избавление скорби[ii]. Пусть и в отношении к ближним нашим не будет в эти дни какой-либо злобы или лукавства, но пусть будет сердце исполнено любовью к ним и всепрощением, станем праздновать не со старою закваскою, не с закваскою порока и лукавства, но с опресноками чистоты и истины, потому что Пасха наша, Христос, заклан за нас (1 Кор. 5: 8, 7). Пусть посещения и беседы наши друг с другом будут в эти дни проникнуты искренностью и благими желаниями, так как сердца наши в эти дни особенно должны быть открыты для любви. И тогда мы более будем способны чистым сердцем славить Христово воскресение. Аминь.
(слово сказано на утрене в церкви Олонецкой духовной семинарии 2 апреля 1906 г.)
Из читаемого на Пасху слова святого Иоанна Златоуста и из вдохновенных песнопений, составленного преподобным Иоанном Дамаскиным канона на Пасху, вы видите, братия, к какому торжеству и трапезе призывает ныне Святая Церковь своих чад, — она призывает всех насладиться пира веры, то есть победного торжества смерти умерщвления и адова разрушения, приглашает всех пить пиво новое[iv], питие духовного веселия, воссиявшего из гроба Христова, приступить к трапезе, на которой предлагается Агнец, закланный за грехи мира, Христос (и мы знаем, что в различных местах христиане приступают к сей трапезе в самый день Пасхи, дабы усугубить для себя торжество этого праздника).
Итак, не спеши, брат, как можно скорее оставить это веселие и трапезу, чтобы обратиться к земным плотским радостям и утехам, — менее всего ныне, когда предложена изобильная духовная трапеза, прилично стараться не о пище тленной (Ин. 6: 27), то есть много заботиться о ней, отдавать всё сердце веселию и радостям земным. Между тем, к прискорбию, мы видим, что многие христиане в этот день слишком поспешают оставить духовное веселие в честь воскресшего Господа и обратиться к земным утехам: они не хотят в величайший из христианских праздников отстоять даже главнейшее богослужение — литургию. Что же? Неужели, брат, ты для того постился — если только постился — и обуздывал страсти свои в течение поста, чтобы по прошествии последнего дать им тем большую свободу? Неужели для того введен ты в радость воскресения, чтобы в святые дни отдаться более всего плотским, иногда весьма грубым утехам? Вчера пел ты вместе со Святой Церковью: Да молчит всякая плоть человеча, и да стоит со страхом и трепетом, и ничтоже земное в себе да помышляет, — неужели ныне настало время вопиять плоти и молчать духу, помышлять только о земном?
В дни Страстной седмицы Святая Церковь посредством евангельских и иных чтений или песнопений живописала пред твоим мысленным взором страдания Христовы: биения, ударения по ланитам, оплевания, терновый венец, распятие на Кресте и прочее, что совершено было Христом для умерщвления страстей твоих, — ныне ли, когда ты поешь: Вчера спогребохся Тебе, Христе (то есть умер для страстей), совостаю днесь[v], — настало время оживлять страсти и опять умирать духом, разве что ты вспоминал страсти Христовы с равнодушной холодностью сердца или, если немного и трогаясь, то тотчас же снова забывая? Ведь если бы с искренней любовью к Божественному Страдальцу, как бы спогребаясь Христу, внимал ты евангельским повествованиям, чтениям и песнопениям церковным в дни Страстной седмицы, воспринимая в себя через то богатые сокровища нетленной духовной жизни Христовой, тогда дух твой не мог бы и удержать в себе порывов духовного восторга в день воскресения, подобно тому как гроб Христов не мог удержать в себе Источника жизни. Не хочешь ли уже ты запечатать своего сердца для этих порывов, как евреи запечатали гроб, думая сокрыть в нем Жизнь всех? Вместо того, чтобы ожить духом в сей день, когда Жизнь воссияла из самого гроба, не хочешь ли ты сделать и сердце свое гробом, исполненным тления плотских страстей, умерщвляющих жизнь духа?
Итак, братия, послушаем трогательного зова воскресшего Христа, который Он обращает к нам через слово пророка, слышанное нами вчера: Потерпи Мене, глаголет Господь, в день воскресения Моего (Соф. 3: 8), — если немощи плоти слишком подавляют порывы высокой духовной радости и препятствуют с усердием любви славословить воскресшего Христа, то хотя потерпим Его в день воскресения, и если не можем все дни, то хотя до того времени, доколе продолжает славословить Его Святая Церковь! Потщимся сколь можно долее быть с Ним, удерживать Его, как удерживали эммаусские путники, которых сердце горело от сладостной беседы с явившимся им на пути Господом (Лк. 24: 29–32); отринем хотя на время те земные утехи, особенно грубые, плотские, которые изгоняют из сердца сладостное чувство любви ко Христу и желание непрестанно быть с Ним! Аминь.
Архимандрит Фаддей
Величайшая радость воскресения Христова, как отнявшего жало у смерти (1 Кор. 15: 55) и самого первоисточника всех скорбей жизни человеческой — греха
(слово сказано в первый день Святой Пасхи в Вознесенской церкви г. Кузнецка 11 (24) апреля 1927 г.)
Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа? (1 Кор. 15: 55). Какие торжественно-победные слова, которые слышим мы в нынешний праздников праздник Христова воскресения! Сказанные еще древним пророком Осией, предрекшим воскресение Христово в третий день (Ос. 13: 14; 6: 2), эти слова в порыве духовного восторга повторяет святой апостол Павел, говоря о будущем воскресении мертвых (1 Кор. 15: 55), а мы слышим в столь мудро приуроченном к светоносному дню Пасхи слове святителя Иоанна Златоустого, которое представляет не обычное поучение, а вдохновенную песнь во славу воскресшего Христа, Победителя ада и смерти.
Как горька для человека смерть, какое море слез заставляет она проливать, в какую бездну отчаяния погружает людей, выхватывая из среды живых то одних, то других, и при этом не взирая на то, кем или чем были они для близких и знакомых! Даже если приблизит к кому смерть лишь лицо свое, каким ужасом искажаются лица людей! Самая мысль о смерти примешивает долю горечи во все радости жизни человека. Всякая радость бледнеет от представления, что, быть может, смерть близка уже и что нельзя упрочить никакой радости, строя предположение о будущем более или менее отдаленном: во все радости втесняется мучительное беспокойство, что когда наконец, казалось, человек овладел ими, ныне-завтра будут они отняты смертью. И вот эта горечь смерти ныне отнимается воскресением Христовым: смерть! где твое жало? ад! где твоя победа? — может вопрошать торжествующая вера Христова. Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ…
Правда, окончательная победа над смертью совершится в последний день всеобщего воскресения мертвых, когда последний враг истребится — смерть (1 Кор. 15: 26), но любящие друг друга люди готовы ждать целые годы, лишь бы получить вести, что любимые ими люди живы. Телесная смерть есть лишь как бы временное расставание, отделяющее любящих живых от любимых умерших, после которого снова можно будет друг друга видеть в теле, причем, если Богу угодно, отшедшие в тот мир могут и оттуда посылать вести о себе оставшимся на земле, что они живы, являясь ли во сне, давая ли знать о себе и в бодрственном состоянии.
Впрочем, это не самая славная радость величайшего из христианских праздников, что побеждена телесная смерть с ее ужасами. Не согласится ли каждый, рассуждая здраво, что лучше претерпеть временную телесную смерть, чем терпеть вечные муки телесные и еще более душевные? Чувства душевные тоньше, чем ощущения телесные, и боль души может быть еще нестерпимее, чем тела. Величайшая радость христианина в том, что воскресший Христос отнял жало у всяких мук, притупив жало самого греха (1 Кор. 15: 55–56), первоисточника всех скорбей, болезней, смерти телесной и духовной. Всякая горечь скорбей и мук растворяется в радости воскресения Христова. Слабы, суетны утешения человеческие, потому что сами люди не знают будущего, не могут изменить того, что не в их власти. Утешения же Христовы, как исходящие от Победителя ада и смерти, действенны и сильны. Для того, кто носит в себе радость Христову, нет на земле безутешного горя. Печаль земную претворяет Христос в радость жизни небесной, и среди печали, кажущейся человеку беспросветной, вера Христова всегда открывает какой-либо просвет. Верующий в Победителя ада и смерти не томится от вечного беспокойства, повторяя слова псаломские: Аз уснух, и спах, востах, яко Господь заступит мя… Аще бо и пойду посреде сени смертныя, не убоюся зла, яко ты со мною еси (Пс. 3: 6; 22: 4)[vi]. Или еще более утешительные слова Самого Христа: вы восплачете и возрыдаете, а мир возрадуется; вы печальны будете, но печаль ваша в радость будет (Ин. 16: 20), в мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир (ст. 33).
Есть скорби, в которых люди не могут утешить; есть радости, которых они не могут дать! Так, самые тяжелые из мук — муки совести, и никто из людей утолить их не может, ибо кто может прощать грехи, кроме одного Бога? (Мк. 2: 7). Но прибегнул человек ко Христу и почувствовал ни с чем несравнимую радость прощения, ибо дал Он власть земным служителям Своим вязать и решить, признаваемую и на Небе.
Никто же да плачет прегрешений, прощение бо от гроба возсия![vii] Как бы ни был тяжел грех, но прибегший ко Христу с глубоким покаянием не отойдет неутешенным. Люди могут быть бессильны помочь падшему, нигде не находящему покоя души, или отвернуться от страдальца без сожаления. Христос же говорит: приходящего ко Мне не изгоню вон (Ин. 6: 37).
Возблагодарим же от всего сердца Христа воскресшего, Победителя ада и смерти. Да исполнятся уста наша хваления Господу, да поем славу Воскресшему немолчно. Песни Пасхи, именуемой избавлением скорби (стихиры Пасхи), столь чудны, что смягчают самую великую скорбь. И да звучат они в сердцах наших всегда, разгоняя скорби земные, пока не водворится в душе радость Пасхи вечной (канон, песнь 5-я), которой сподобляет Христос всех рабов Своих, верно служащих Ему во все дни своей жизни.
Службы Святой Пасхи преисполнены особенной духовной радости, напоминают нам те дни, когда апостолы впервые увидели воскресшего Господа. Ученики обрадовались, увидев Господа, — говорит о тогдашнем состоянии духа их евангелист Иоанн (Ин. 20: 20). Эта радость переходила в тот блаженный восторг, о котором сами они говорили, что сердце их горело в них (Лк. 24: 32). Радость их была так велика, что как бы не вмещалась в их души, и от радости они всё еще не верили и дивились (Лк. 24: 41).
То была подлинно райская радость на земле, с которой можно сравнить только блаженство истинной любви, называемое иногда неземным.
Отзвуками небесных восторгов, пережитых апостолами, преисполнены и песнопения Пасхи, особенно Пасхальный канон, творение дивного мужа преподобного Иоанна Дамаскина, из любви ко Христу отвергшего всякую житейскую сладость ради радостей неземных, Божественных.
Подобны канону и стихиры Пасхи, изливающие радость восторженную, небесную: Пасха, двери райские нам отверзающая, — поется там. И подлинно, райскую радость способна испытывать душа, внимающая дивным словам стихир Пасхи и переливам звуков, в которых излилась духовная радость торжествующих о Христе Воскресшем чад Святой Церкви.
Такова радость Пасхи. Но отдаются ли ей всей душой и сердцем чада Церкви? Многие, едва выслушав несколько песней пасхальных в самую священную ночь Воскресения, уже спешат в свои дома! Многие, слушая песни Пасхи, думают, как бы сократить эти песни, которые, как им кажется, тянутся очень долго. Не могут они, внимая песням Пасхи, забыть хотя бы на краткое время свои житейские заботы, пристрастия сердца, радости земные, гораздо более близкие им, чем радости небесные о Христе. Для них радость побыть со Христом в общении более близком — мало понятна, не захватывает их сердца, потому что Христа всем сердцем, душой и помышлением они не возлюбили, отвели Ему в сердце маленький уголок. Потому и песни Пасхи мало говорят их сердцу, скучным кажется им повторение их. Вообще многие люди по немощи духовной не способны вместить высокой небесной радости, как немощный глаз не способен взирать на сильный свет и ищет света более слабого.
Однако и менее напряженный свет Христов спасителен, лишь бы искали его и не уходили от него люди. Христос в течение сорока дней по воскресении являлся ученикам Своим, беседовал с ними лицом к лицу, обещал невидимо пребывать с ними до скончания века. И ныне, по окончании пасхальной седмицы, вспомним это радостное обетование Христово, о котором с восхищением поет Святая Церковь: О, Божественнаго, о любезнаго, о сладчайшаго Твоего гласа! С нами бо неложно обещался еси быти, до скончания века, Христе. Егоже, вернии, утверждение надежди имуще, радуемся[ix]. Господь близко всегда (Флп. 4: 5), лишь бы желали быть с Ним и искренне искали Его. Где же и как легче найти Его? Конечно, в доме Отца Его, в доме молитвы, в храме, где пребывает Он Своей благодатью, которой исполняет священнодействия, молитвы, песнопения, самые сердца верующих в Него и любящих Его. Пребывает более существенно в Таинстве Тела и Крови Своих, Которое заповедал Он творить в нарочитое о Нем воспоминание.
Он обещал быть и там, где двое или трое собраны во имя Его (Мф. 18: 20). Тем более во храме легко войти с Ним в общение, только бы собирались подлинно «во имя Его», не устами лишь приближаясь к Нему, а и сердцами, открытыми для веры и любви к Нему. Здесь, в храме, особенно сбывается слово, сказанное Им еще через ветхозаветного пророка: Тогда ты воззовешь, и Господь услышит; возопиешь, и Он скажет: «вот Я!» (Ис. 58: 9). Учащай в храм стопы ног твоих, еще более — стопы сердца твоего, и ты будешь замечать всё явственнее, что Господь близ.
Впрочем, конечно, и выйдя из храма, ты всегда можешь быть с Господом, потому что ведь не Он удаляется от тебя, а ты от Него. Приближайся к Нему сердцем, Он будет всегда с тобой. Беседуй с Ним непрестанно в молитве, Он не останется в молчании, и ты будешь познавать, что Он близ. Особенно смиряйся перед Ним в покаянии, и Он ради одних воздыханий сердечных приблизится к тебе, как к мытарю. Потоки благодати Его привлекутся в смиренное сердце, как воды в долину (Ин. 4: 6). Ходи постоянно пред Ним, как бы перед лицом Его, будто видит Он каждый твой шаг, испытывая каждое твое намерение сердечное, и ты приметишь или услышишь Его, ходящего близ. Как услышал Адам Его, ходящего в раю, призывавшего к покаянию, как видели Его ходящего близ моря Галилейского (Мф. 4: 18) и как бы показывавшего тем, что Он всегда ходит близ моря житейского, желая уловить в сети Своей любви души человеческие, отзывающиеся на влечение любви Его (Ин. 6: 44); как видели Его ходящего и по водам моря и свидетельствующего тем, что силен Он укрощать волны страстей в душе, подавать руку помощи утопающим в этих волнах, как простер руку Петру. Что хотя казался Он спящим, но видел все бедствия людей, как во время бури на море (Мф. 14: 25–33). В действительности любовь Его всегда «бдит» (Песн. 5: 2 — Аз сплю, а сердце мое бдит), готовая спасать погибающих, и медлит, лишь испытывая веру их. Призывай Его, подобно ученикам: Господи! спаси нас, погибаем (Мф. 8: 25), и Он всегда явится на помощь, всех спасет, кроме сынов погибели, которые сами отталкивают руку Его помощи, противятся влечению любви Его.
Если вообще Господь близ для всех, призывающих Его (Пс. 144: 18), то тем более близок Он к ходящим путями Его.
Если взыщем Его всем сердцем, следы Его присутствия для веры нашей будут всё явственнее, общение с Ним, хотя незримое, будет всё ощутительнее для души.
Тогда в душах наших сама собой явится потребность чаще петь песни Пасхи и помимо самих дней Пасхи повторять моление: О, Пасха велия и священнейшая, Христе! О мудросте, и Слове Божий, и сило! Подавай нам истее Тебе причащатися, в невечернем дни Царствия Твоего[x]. Тогда, увлекаемые любовью Его, мы потечем вслед Его веселыми ногами, Пасху хваляще вечную[xi].
[i] Минские епархиальные ведомости. 1899. № 9. Часть неофиц. С. 209–212.
Покой Христа во гробе как покой уснувшей, но готовой пробудиться новой жизни и необходимость для верующих во Христа взыскать этого Божественного покоя
(сказано в Великую Субботу в Вознесенской церкви г. Кузнецка 10 (23) апреля 1927 г.)
Скорбная седмица Страстей Христовых завершается ныне Святой Великой Субботой, в которую жизнь во гробе положился — Христос. Живот умирает и во гробе обитает[i].
Что может быть скорбнее зрелища смерти вообще, тем более смерти Того, в Ком была наша жизнь (Кол. 3: 3–4), свет и радость очей наших? Со Христом, жизнью нашей, сокрыта во гробе и наша собственная жизнь. И если мы, мало живущие во Христе, мало чувствуем это сокрытие, хотя и знаем, что без Христа, как ветви без лозы, не можем жить и делать (Ин. 15: 1и далее), то во всей силе скорбь, как оружие, пронзившую душу, чувствовала Богоматерь, как бы так говорившая: Радость Мне николиже отселе прикоснется, рыдающи, глаголаше Непорочная: Свет Мой и Радость Моя во гроб зайде: но не оставлю Его единаго, зде же умру, и спогребуся Ему[ii]. Слышим, как Она сподвизает и стадо вопити[iii]), начиная с апостольского лика. Вот снем Иосиф с древа с Никодимомодеющагося светом, яко ризою, и, видев мертва нага непогребена, благосердный плач восприим, рыдая, глаголаше: увы мне, Сладчайший Иисусе! Егоже вмале солнце на Кресте висима узревшее мраком облагашеся, и земля страхом колебашеся, и раздирашеся церковная завеса: но се ныне вижу Тя, мене ради волею подъемша смерть. Како погребу Тя, Боже мой, или какою плащаницею обвию? Коима ли рукама прикоснуся нетленному Твоему Телу? Или кия песни воспою Твоему исходу, Щедре?[iv]Солнце вкупе и луна померкше, Спасе, рабом благоразумным образовахуся, иже в черныя одежды облачатся[v].
Но гроб Христов, как ни скорбно его зрелище, заключает в себе и некоторое умерение печали уже потому, что через него прекратились безмерные страдания неповинного Христа, Праведника, Благодетеля человечества, восприявшего злая за благая (Пс. 108: 5). Он уже почил от нестерпимых мук сном смерти на Кресте, а во гробе этот покой еще более углубился, потому что в самых недрах земли скрыт Он от столь мучительных для Его исполненной любви души воплей злобы человеческой. Когда страдания становятся безмерными, нередко можно услышать из уст самих страдальцев или окружающих: «лучше уже скорее бы смерть». И в этом благодеяние смерти телесной, что она прекращает невыносимые муки. Сон смерти уподобляется через то благодетельному сну обычному, или забвению, хотя, конечно, горечь смерти через то лишь несколько ослабляется, однако не уничтожается.
Большее в несравненной степени утешение в том, что действительно Жизнь во гробе не умерла… но спит, как сказал некогда Господь о воскрешенной Им дочери Иаира (Мф. 9: 24). Правда, то — сон смерти, которая так страшна человеку, в такое отчаяние вводит живущих на земле, не видевших возврата из царства смерти к жизни, но смерть была столь страшной до Христа, Который Своим воскресением обратил ее в сон, благодетельный для верующих в Него. Сон Христов во гробе, бывший глубоким, непробудным для других сном смерти, начал вскоре являть в себе всё большие и большие признаки уснувшей, но не уничтоженной смертью жизни. Он переходит из глубокого, как сон смерти, в более и более легкий, как бы в тонкую дремоту, которую что-то малое, неуловимое отделяет от бодрствования. Вот каков покой Христа во гробе. Это покой не смерти вечной, а уснувшей, обновляющейся жизни, преддверие жизни, которое вот-вот должно открыться.
Христос, как зерно, заключающее в себе жизнь, сеется ныне в недра земные со слезами, но для того, чтобы, прозябши, потом мир радостносотворити[vi]. Как утешительно для верующих во Христа, что их тела сеются в недра земли лишь подобно зернам, хранящим в себе зачатки жизни Христовой, с тем, чтобы истлев, прозябнуть для новой жизни по воскресении!
Скорбен труд земледельца, бросающего семена в недра земли и не знающего, бросил ли он туда последние свои жизненные запасы или залог будущего урожая. Но велика радость, когда сеявший собирает плод многократный. Потому-то Адам перстный, который некогда убоялся Бога, ходившего в раю (Быт. 3: 10), ныне радуется, слыша хождение во аде нового Адама, Господа с небес (1 Кор. 15: 47), надеясь, что через привитие верой к новому Адаму и в нем, в первом, падшем Адаме, прозябнет новая жизнь, что от сего нового пшеничного зерна (Ин. 12: 23–24), зашедшего в недра земная многоперстный воздается клас, восставлены будут человецы, яже от Адама[vii]. Как закваска, скрытая в тесте, постепенно заставляет подниматься, бродить неподвижное вещество, так жизнь Христова во гробе производит брожение в царстве смерти, заставляет мертвое подниматься, обнаруживать всё большие признаки жизни. Покой Христа во гробе — это благословенный покой (суббота), в каковой вошел Христос Сын Божий после воссоздания, или нового творения человека, как некогда, совершив дела первого творения, почил Бог в день седьмый от всех дел Своих (Быт. 2: 2). Потому-то Святая Церковь в песнопениях нынешнего дня повторяет: сия суббота есть преблагословенная, в нейже Христос уснув, воскреснет тридневен[viii]. Потому-то плач надгробных песен в честь Христа умершего так смешан с радостью о близости Его воскресения. Как торжественно-победны, например, заключительные слова канона Великой Субботы (песнь 9-я): Да радуется тварь, да веселятся вси земнороднии, враг бо пленися ад, с миры жены да сретают, Адама со Евою избавляю всеродна, и в третий день воскресну, — так без слов как бы возглашает лежащий во гробе Божественный Мертвец.
Но если радости воскресения Христова сподобляются не все, то тем более эта радость, смешанная со скорбями надгробными в день сей, не охватывает сердец многих. Почему? Потому что не хотят многие почить от зла греха, который некогда и поверг человека, созданного для бессмертия, в сон смерти, заставив и Христа ради нас вкусить этого сна смерти. Сколь многие снова и снова стараются пробудить, оживить в себе то, что усыпил, умертвил Христос во гробе. Он Своей смертью умертвил грех, пригвоздив ко Кресту. Покоем Своим во гробе заставил умолкнуть всякую плоть человечу, поскольку в ней живут помышления на зло во все дни жизни человека (Быт. 6: 3, 5, 12; 8: 21; Рим. 7: 18).
Но, хотя Христос дал силу каждому усыпить и умертвить в себе грех, однако действительно может грех уснуть, умереть в сердце свободного существа — человека — тогда лишь, когда последний на то сам согласен. Умертвить свободное хотение греховное в человеке насильственно, без согласия человека, значило бы умертвить и свободную волю его, без которой не будет человек испытывать в жизни никакой радости, как лишенного и внешней свободы ничто не радует вполне, если не вливается в сердце его надежда на освобождение. В том-то и бедствие грешника, что сам он всегда, как море взволнованное, которое не может успокоиться и которого воды выбрасывают ил и грязь. Нет мира нечестивым (Ис. 57: 20–21).
Господь с самого начала учредил для человека субботу, чтобы хотя бы один день из семи он заботился об успокоении души от дел злых, искал покоя в Боге, в Котором одном может найти покой богоподобная душа человека. Но человек не помнит дня субботнего, как заповедано ему (Исх. 20: 8), или обращает субботу в неделание того, что нужно было бы делать в этот день, и в делание того, чего в субботу делать особенно не следовало бы. Если желание добра, жизни Божественной в человеке с его соизволения, даже нередко при его усилиях, к тому направленных, засыпает, и душа постоянно погружается в сон греховный, впадает в полное бесчувствие, окаменение сердца для движений добра; если сам неусыпный страж добра в человеке — совесть часто засыпает сном беспробудным, как бы мертвая, то, наоборот, при выполнении желаний греховных замечается в человеке какая-то неусыпная неутомимость. Человек в отношении страстей своих как бродящее вино, не успокаивается (Авв. 2: 5), пока не достигнет желаемого.
Апостолы спали в Гефсиманском саду, когда нужно было один час бдеть для ослабления смертельной скорби души Господа своего, а Иуда бдел, изобретая лучший способ предать Божественного Учителя, поистине уподобляясь диаволу, который никогда не спит, но не для добра, а для зла.
От нас самих зависит, давать или не давать душе своей покой от злых страстей, ее мучащих, для умерщвления которых Господь возлег во гробе, вводя желающих в блаженный покой своей жизни, чуждый греха и страстей. Мы должны искать ежедневно для души своей такого покоя Христова, чтобы жизненные силы ее подкреплялись, как силы телесные восстанавливаются сном. Если не взыщем этого покоя в Боге, мира совести, нарушаемого движениями в душе страстей, то душа будет более и более страдать, болезновать подобно тому, как страдает лишаемое сна тело, когда человек дни и ночи проводит в безвременном веселье, в неумеренных, отгоняющих сон хлопотах ради земного своего благополучия. Тело от лишения сна или болезненной бессонницы тяжело страдает и наконец умирает — так душа, постоянно лишаемая свойственного ей покоя в Боге, в Котором источник ее жизни и блаженства, начинает тяжело страдать от собственной злобы, отнимающей у нее покой, мир совести; муки совести, никогда не успокаиваемой, переходят в нескончаемую муку вечную, терпящие каковую не будут иметь покоя ни днем, ни ночью, но дым мучения их будет восходить во веки веков (Откр. 14: 11).
Взыщем покоя Божественного теперь же, пока не поздно, пока не застигла ночь смерти, когда никто не может делать (Ин. 9: 4), чтобы, опоздав, не лишиться нам этого покоя навеки. Почием мало от работы греховной, чтобы душа, укрепившись силами, могла сколько-нибудь потрудиться и для приобретения покоя вечного, блаженного.
Чаще и чаще да молчит всякая плоть человеча по подобию плоти Господа, уснувшей во гробе, молчит для смертоносных страстей плоти, для более свободного возрастания в душе начатков жизни Христовой, сдавливаемой тяготой плоти. Тогда всё более и более будет душа жить во Христе, входить в радость Господа своего (Мф. 25: 21), Который был мертв, и се, жив во веки веков, и имеет ключи ада и смерти (Откр. 1: 18), чтобы всем отверзать входы в жизнь вечную, сладостную, невозмутимого покоя и радости Его преисполненную.
Божественный покой, в какой вводимся мы через покой Христов во гробе, и способы, какими совершается это введение
(сказано в Святую Великую Субботу в Владимирской (Маминской) церкви г. Саратова 1 (14) апреля 1928 г.)
Распявшись на Древе Крестном, Господь Иисус Христос совершил величайшее из дел домостроительства нашего спасения — насадил снова с величайшим подвигом «древо жизни», так горько утраченное падшим праотцем Адамом в раю. Ныне Единородный Сын Божий, подобно тому как прежде Бог, сотворив в шесть дней мир, почил от всех дел Своих в день седьмой (Быт. 2: 2), также почил от совершенного Им дела спасения, упокоившись во гробе в сию благословенную субботу.
Дивно творение мира силой всемогущества Божия, еще более дивно новое творение — воссоздание посредством Креста падшего человечества. Там явлена во всем величии всемогущая сила Творца, здесь — беспредельная любовь Бога, спасающего мир смертью Сына Своего. Тогда Той рече, и быша, Той повеле, и создашася действием Слова Божия (Пс. 32: 9) — здесь умолкло Слово Божие во гробе, чтобы через самый покой Его стало всё новым (2 Кор. 5: 17).
Благословенна суббота по упокоении от всех дел творения, тем более сия суббота есть преблагословенная, в нейже Христос уснув, воскреснет тридневен[ix]. Там положено начало субботы ветхозаветной, подлинный смысл которой извратили люди, державшиеся «сени» (То есть тени, образа, а не существа дела), — здесь новое субботство (Евр. 4: 9), истинный покой Божественной жизни, которого уже нельзя стало перетолковать, когда «сень» сменилась «истиною», разве хотят некоторые закрыть глаза и на сияющую дневным светом истину. И с каким благоговением любви ко Христу, ради нас почившему во гробе, должны мы совершать новую субботу! Если при гробе обычного мертвеца соблюдается известный как бы священный покой, то какой сугубо усиленный покой должны соблюдать мы, устранив от себя всякий шум суеты и страстей житейских, внимая призыву: Да молчит всякая плоть человеча, и да стоит со страхом и трепетом, и ничтоже земное в себе да помышляет!
Но в чем же должно состоять наше новозаветное христианское субботство? Не в чем ином, как в том, чтобы войти в покой Сына Божия, зримого нами во гробе. Покой Божественный не подобен человеческому: Отец Мой доныне делает, и Я делаю (Ин. 5: 17), говорил Господь Иисус Христос иудеям, изъясняя смысл субботы. Покой Христов во гробе не покой мертвенной неподвижности, происходящей от полного угасания жизни, но покой полной жизнедеятельности, при видимой мертвенной неподвижности, покой новой, преобразующейся сокровенно жизни. Ведь и обычный покой телесного сна, при полной иногда неподвижности спящего, на самом деле не есть прекращение самой жизни, а только преобразование ее в иной вид обновленный, восстановление жизненных сил. Даже при покое смерти, если тело прекращает всякое движение, то не может прекратить всякого движения жизни душа, от тела отделившаяся, хотя, пока люди видят всеобщее господство смерти и не имеют живой веры в воскресение, покой смерти кажется им не имеющим ничего общего с покоем сна.
Тем более смертный покой Христа во гробе не есть полное прекращение жизни: душа Христова отделилась от тела, престала в нем действовать, но не осталась без жизнедеятельности, только особого рода.
Введение Христом нас в покой Свой началось на Кресте, к которому Он пригвоздил грех наш для совершенного, конечного его «недвижения» (синаксарь Великого Пятка), ибо именно грех, сделав ближайшим своим седалищем плоть, отнимал у человека дарованный богоподобному духу покой. Ведь душа, и отрешаясь от плоти, могла бы продолжать быть общницей жизни Божественной, влитой в нее от создания: богоподобная душа сама собой, по природе влечется к жизни Божественной, как растение естественно тянется к солнцу, от которого исходят свет и теплота, поддерживающие и способствующие возрастанию жизни растения. Но жизнь плотская, при которой душа вся обращена к плоти, в плоти как бы вся растворилась, как бы в душе своей особой жизни и не было, мешает раскрыться в душе начаткам жизни Божественной. Такое извращение жизни происходит не от самой по себе плоти, а от греха, извратившего жизнь плоти и духа, поработившего дух плоти, в «плоть» самый дух обратившего, срастворившего дух в плоти до неощутимости, подобно тому как только особыми искусственными средствами можно выделить срастворившийся с каким-либо веществом воздух или иной газ. После же того, как на Кресте совершилось полное «недвижение» греха, умерщвление его, и плоть Христова, бывшая у человека седалищем греха, упокоилась во гробе, дух получает возможность беспрепятственно, без «суеты и томления» (Еккл. 1: 14) жить своей богоподобной жизнью, входить свободно в покой Божественной жизни, которая всаждена в дух человека от создания, по грехам же вся возмущена, приведена в полное расстройство.
Вот каков покой Христов во гробе; вот суббота Христова покоя, вводящая нас в Божественный покой.
Но вошли ли мы в этот покой? В него вошли Ангелы Божии на Небе, святые Божии, окончившие труды и подвиги жизни земной, победившие в себе страсти, достигшие блаженного покоя без страстей. Это не мертвенный покой, ибо Ангелы Божии и святые преисполнены такой всерадостной жизни, такого блаженного, сладостного жизнедеятельного покоя от вселившейся в них любви Божией, какие почти неизвестны, непредставимы для обычных людей. Только тот, чья душа полна блаженством беспредельной любви, может отчасти понимать, как душа, будучи преисполнена блаженного покоя, радости, в то же время полна жизнедеятельности более напряженной, чем когда проявляла суетливую, кипучую, неусыпную, многозаботливую житейскую деятельность. И неужели переживающий блаженный покой любви захочет сменить его вскоре же на кипучую жизнедеятельность, радостного покоя и удовлетворения в душу не вносящую, напротив, производящую в последней томление, расстройство, не дающие ей успокоиться ни днем, ни ночью? Безмерные заботы сушат жизнь души — блаженная, спокойная радость, наполняя душу удовлетворением, производит расцвет жизни души.
Христос Своим покоем во гробе полагает основание такому блаженному покою жизни Божественной и для падшего человека. Только последний не может приобрести его сразу. Ведь жизнь души человека падшего подобна морю, вечно волнуемому страстями житейскими. Вечно дуют на это море ветры, бури страстей — как же ему сразу успокоиться? Даже когда наступает временное затишье, безветрие, душа всё еще долго волнуется, как и волнение на море обычном лишь постепенно, а не сразу улегается. Потому-то, говорил еще древний пророк Исаия: нечестивые — как море взволнованное, которое не может успокоиться и которого воды выбрасывают ил и грязь. Нет мира нечестивым, говорит Бог мой (Ис. 57: 20–21).
Только после трудов в течение многих лет, даже до конца жизни, входили святые Божии в желанный покой бесстрастия. Преподобная Мария Египетская, взволновавшая душу свою страстями, как бездну моря, услышала глас свыше, что за Иорданом найдет она себе покой. Она ушла в безмолвие пустыни, но прошло семнадцать лет мучительных волнений от поднимавшихся снова и снова со дна души воспоминаний, образов и желаний страстных, пока она вошла в покой. Что же сказать нам о себе, душа которых постоянно мятется и ищет не покоя, а бури страстей, сама волнение их в себе вызывает, усиливает в себе? Как часто Господь укрощает бурное волнение души, а человек снова и снова приводит душу в волнение посредством страстей, от которого так часто погибает, так часто готов бывает взывать, подобно ученикам Христовым на море: Господи! спаси нас, погибаем (Мф. 8: 25). Так часто бывает с душой то, что описывает псалмопевец, говоря о плавающих в море: И восстанет бурный ветер и высоко поднимает волны его: восходят до небес, нисходят до бездны; душа их истаевает в бедствии; они кружатся и шатаются, как пьяные, и вся мудрость их исчезает. Но воззвали к Господу в скорби своей, и Он вывел их из бедствия их. Он превращает бурю в тишину, и волны умолкают. И веселятся, что они утихли, и Он приводит их к желаемой пристани. Да славят Господа за милость Его и за чудные дела Его для сынов человеческих! (Пс. 106: 25–31).
Не должен человек допускать, чтобы жизнь его души выступала из берегов от погибельного волнения страстей, чтобы дыхание последних производило подобное волнение. Волнуется душа от гнева — не давай волнению усилиться, замолчи, удержись от предпринятого поступка, и увидишь, как тишина для души благотворна, от каких бедствий житейских она тебя предотвратила. Не волнуй взора страстью, отврати очи от соблазна: малое волнение души от взгляда иногда переходит в бурю страсти, которую человек не в силах укротить в себе никакими усилиями воли. Так поступать должен человек со всяким движением в душе греховной страсти, не давая естественным влечениям души переходить в необузданную страсть, пагубную для жизни. Богом благословенные радости жизни человек может вкусить в мире без смущения, пагубного расстройства и волнения в душе, производимых страстью.
Как пагубно полагать радость жизни в вечном волнении страстей! Разве не замечает постоянно человек, что волнение страсти сначала кажется приятным, производит как бы подъем жизни, а потом становится неудержимым, мучительным, влечет за собой множество житейских бед? Как часто разбивается корабль земного благополучия от этого необузданного волнения страстей! Постоянная борьба со страстями, бегание от их шума; молитва, успокаивающая душу и волнующие ее страсти; печаль покаяния, как бы елей, изливаемый в волнующееся море страстей житейских; возгревание в душе вместо любви к миру беспредельной любви ко Христу, вливающей в нее сладостный покой, вводящее душу в жизненное общение со Христом, как ветвь с лозой, — это средства к умиротворению души, к вхождению ее в покой Христов.
Все эти законы духовной жизни и должны мы вспомнить ныне, взирая на Божественного Мертвеца Христа, Своим покоем во гробе вводящего нас в истинный покой Божественной жизни. Да молчит всякая плоть человеча особенно ныне, да понуждается она к молчанию и во всякое время, да прилагает человек ежедневную заботу к введению души своей в блаженный покой бесстрастия, помимо которого никогда не найдет тихой пристани жизни! Пусть, видя свое бессилие утишить в себе пагубное волнение страстей, взывает непрестанно ко Христу, укрощающему бури моря житейского, но и сам, моля о том Христа, пусть не возбуждает снова и снова волнения страстей в душе своей!
И тогда исполнится на человеке обетование: Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас (Мф. 11: 28), начало и основание какового покоя положено покоем Христа во гробе.
[i] Утреня Великой Субботы. Статия 1-я на непорочных. Тропари 1-й и 2-й.
[ii] Повечерие Великого Пятка, тропарь 9-й песни канона.
[iii] Утреня Великой Субботы. Статия 1-я на непорочных. Тропарь 51-й.
[iv] Во Святый и Великий Пяток на вечерне стихира на стиховне на «Слава», глас 5-й.
[v] Утреня Великой Субботы. Статия 2-я на непорочных. Тропарь 107-й. Рус.: Померкли вместе солнце и луна, Спасе, уподобляясь благоразумным рабам, которые облекаются в траурные одежды.
[vi] Там же. Тропарь 87-й. Рус.: наполнит мир радостью.
[vii] Там же. Статия 1-я на непорочных. Тропарь 29-й. Рус.: Подобно пшеничному зерну, погрузившемуся в глубину земли, Ты произрастил плодородный колос, восстановив смертных, происшедших от Адама.
Возлюбленные о Господе отцы, братья и сёстры! От сердца, преисполненного чувством Пасхальной радости, обращаюсь к вам с древнейшим христианским приветствием:
ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!
В этот праздник Праздников мы должны помнить, что Господь не только сокрушил врата ада, но и отверз всем верующим во Имя Его вход в украшенный чертог Небесного Царя к уготованному для нас праздничному пиру веры и сокровищнице неистощимых Даров Святого Духа — «Трапеза обильна! Все насладитесь пира веры, все восприимите богатство благости!» (Слово огласительное свт. Иоанна Златоуста).
Вкушая от пасхальной трапезы — причащаясь Тела и Крови Христовых, — мы, смерть Господню возвещая, Его воскресение проповедуя (Анафора свт. Василия Великого), обретаем через соединение с Ним полноту жизни (см.: Кол. 2:10). Все наши печали и невзгоды, всякое уныние и страх, любая человеческая скорбь да померкнет в эти Пасхальные дни!
Дорогие братья и сёстры, свидетельствуя миру о своей вере, подвигающей нас к делам любви и милосердия, постараемся с каждым, кто Промыслом Божиим встречается нам на жизненном пути, делиться светлой пасхальной радостью. «Отымите печаль у душ, удручённых скорбью, как Господь отъял умерщвление от нашего тела, возвратите честь посрамлённых, обрадуйте опечаленных... — пишет святой Григорий Нисский, — пусть для всех цветёт, как цветок, красота праздника!». Пусть радость о Христе Воскресшем преумножается через нас во всем мире. Пусть победный день Воскресения Христова утешит всех скорбящих! Будем вновь и вновь радостно восклицать:
Потрясение бездушной твари в день распятия Господа как предуказание людям, что от этого величайшего события должны прийти в спасительное потрясение и их сердца
(слово сказано в Великую Пятницу в Вознесенской церкви г. Кузнецка 9 (22) апреля 1927 г.)
Предстоим мы, братия, мысленно перед событием, от которого солнце мраком облагашеся, и земля страхом колебашеся, и раздирашеся церковная завеса[i].
Не могло более солнце видимое посылать свет свой на землю, когда Солнце правды зашло на Крест. Не могла земля не потрясаться при виде того, как преступления падшего Адама, из нее созданного, вознесли на Крест нового Адама, Господа с небес (1 Кор. 15: 47). Не могла завеса храма не растерзаться от тяготы хулений человеческих на Самого Господа храма, Который имел силу вместо храма рукотворенного воздвигнуть храм нерукотворенный тела Своего (Ин. 2: 19, 21). И если так отзывались неодушевленные создания подобно живым существам на страдания распятого Христа, то как же должны были бы отзываться сердца людей? Ведь служить человеку повелено Создателем и солнцу, и земле, и самому храму, следовательно, для вразумления людей пришла в такое необычное потрясение бездушная тварь.
Между тем часто доныне, как то было при Кресте (Лк. 23: 35), стоят, смотрят, устраивают праздное зрелище люди из Висящего на Кресте. Как бы не к ним относится то, что они видят, как бы совсем непричастны они к событию, потрясшему небо и землю, самый храм — жилище Вышнего на земле. Лишь о некоторых сказано, что, видя великие знамения, сопровождавшие распятие, они возвращались, бия себя в грудь (Лк. 23: 48).
А казалось бы, как не потрясаться сердцам всех людей, когда видят они распятого Сына Божия, сокрывшего Свое Божество в уничиженном образе раба для спасения того же человека, потому что не вынес бы человек падший блистания славы Божества, предстоя Ему лицом к лицу (Исх. 33: 20), как не может немощный глаз человека взирать непосредственно на солнце видимое. Когда совершается убиение человека, не исполняются ли предстоящие ужаса? И чем человек был более велик в глазах человечества, тем в большее содрогание приходят сердца верующих и слышащих об убиении его. А здесь смерти предается Сам Бог, принявший образ человека ради спасительного к нему приближения, однако и открывший славу Божества Своего в учении, жизни, делах, яснее дня свидетельствующих об этой славе.
Видеть смерть даже злодея не может человек без потрясения душевного и телесного, а здесь, хотя к злодеям причисляется, но — Праведник, Который и за преступников сделался ходатаем (Ис. 53: 12), о невинности Которого не могли не засвидетельствовать даже Пилат и Ирод, самая бездушная природа, сотрясавшаяся от убиения великого Праведника.
Убивается Благодетель, в начале создавший человека, ущедривший его неисчислимыми дарами природы, Им же созданной, не перестающий посылать свет, теплоту солнца, дождь и прочие благодеяния на добрых и злых, праведных и неправедных (Мф. 5: 45); Тот, Кто, пришедши к людям, открыл им потоки новых, чудных, никогда доселе не виданных ими благодеяний: слепцов просвещал, прокаженных очищал, глухим возвращал слух, немым язык, расслабленных восставлял от одра болезни, иных же возвращал и из области смерти, откуда никто не возвращался, какие бы люди ни прилагали к тому усилия; Тот, Кто, будучи всесвятым Богом, давал приближаться к Себе грешникам, ел и пил с ними, чтобы через общение с Собой, полное неизреченной любви, сделать и их причастниками Своей святости, Кто ценой крови Своей хотел исторгнуть души их из челюстей самого ада, возвратить сокровище потерянное, с которым по ценности не могут сравняться сокровища всего мира, ибо, собрав всех их, нельзя выкупить душу человеческую (Мф. 16: 26)…
Презренный в глазах человека пёс знает благодарность, лютый зверь помнит благодеяния и не касается никогда того, кто ему благодетельствует. А люди, забыв о всякой благодарности, влекут на смерть Благодетеля, подвергают Его самым ужасным, какие могла изобрести злоба человеческая и демонская, мукам, сопровождая невыносимые страдания ужасными, как иглы уязвляющими, издевательствами, превращая ядовитой ненавистью не телесную только снедь в желчь, а и душевную — в горчайшую желчи вещественной, преподнося не только к устам Его уксус, а и сердце Его напояя злобой своей, более неприемлемой, чем уксус обычный.
Скажут про себя многие: «Да разве мы распяли Христа? Распяли люди, современные Ему, с которыми нет ничего у нас общего. Неужели мы можем быть приравнены к совершившим задолго до нас злодеяние, которое столь возмущает наше чувство?» — И опять, человек если возмущается, содрагается то от рассмотрения не своих дел, а чужих. Но ведь род человеческий — единое древо, в котором все части связаны между собой общей жизнью. То, что сделали одни люди, отзывается на других. Каждое дело человеческое оставляет свой след в общей жизни человечества, оказывает на нее хотя неприметное, однако неизгладимое влияние. Как в море волнение переходит от одной волны к другой, пока не уравновесится уровень всей воды, так точно в море жизни человеческой делаемое одним отражается на других. Согрешил Адам — и волнение греха распространилось, как могучая волна, не задерживаемая на пути, на жизнь всех дальнейших поколений человечества.
И пусть никто не говорит, что он, живя спустя много веков после распинателей Христа, не может быть причастным к делу их. Христос Своим страданием обратил в тишину воздвигнутое на море жизни Адамом волнение греха, и все желающие могли найти у Того, Кому ветры и море повинуются покой душам своим (Мф. 8: 27; 11: 29) от волнений греховных, от обуревания страстей, как в тихой пристани. Но последующие люди своими добровольными грехопадениями снова и снова волнуют успокоившееся море жизни, заставляют вздыматься на последнем волны до небес, совершая беззакония, вопиющие на Небо. И если распяла Христа волновавшаяся до крайних пределов злоба современного Ему человечества, то всякий производящий новые волнения в море, Христом укрощенном с таким великим подвигом, разве не становится участником распинателей?
Христос распялся не за грехи лишь людей, до Него бывших, но и за грехи всех последующих поколений. Как Богочеловек, Он вмещал в Своем сердце скорбь о людях всех времен, страдал за злобу древних так же, как и позднейших. Как же позднейшим отрицаться от соучастия в распятии Христа? И это соучастие не тем ли мучительнее для Него, что позднейшие сделались причастниками Его благодеяний, каких еще не знали древние? Потому-то святой апостол Павел говорит: Если отвергшийся закона Моисеева, при двух или трех свидетелях, без милосердия наказывается смертью, то сколь тягчайшему, думаете, наказанию повинен будет тот, кто попирает Сына Божия и не почитает за святыню Кровь завета, которою освящен, и Духа благодати оскорбляет… снова распинают в себе Сына Божия и ругаются Ему (Евр. 10: 28–29; 6: 6). Если при нашей бесчувственности иные дела свои нам бывает мучительно вспоминать и мы не знаем, куда деваться, нигде не находим покоя от мучений совести, то что сказать о мучительности злых дел наших для Христа безгрешного, Который и малейшее пятно нашей совести видит, равно как и все последующие бесконечные разветвления наших худых мыслей и дел, смертоносные последствия их для нас самих и для многих прозирает?
Придем же в чувство от злых дел своих, своей бесконечной, всегдашней, неизгладимой ничем и никем помимо Христа Самого виновности перед Пострадавшим за нас, взирая на распятие Его, как на плод злых дел всего человечества и наших собственных. Пусть взирание на Распятого, воспоминание о Нем, как боль от укола, постоянно приводит в спасительное потрясение наши сердца, побуждает нас внимать себе, чтобы предотвращать дальнейшие уколы совести, делающиеся всё более чувствительными, наконец — нестерпимыми при невнимании и небрежении. Видя же, как из каждого как бы отверстия нашего существа просачивается злосмрадный грех, несмотря на все усилия наши подавить его, и подавленный в одном месте, как вода в болотистой почве, выступает тотчас в другом, усилим стенания и воздыхания. Печаль покаяния так приятна Христу, что как бы заставляет Его забывать о боли, причиняемой нашими злыми делами, спешит к нам с врачеством Своей любви, предавшей себя за нас, потоками крови, истекшей из ран, залечивает наши душевные язвы Своим всепрощением, вместо горечи гнева Божия изливая в души наши сладость всепрощающей любви, подобно неистощимому источнику, истекающей из подножия Креста.
Будем, по крайней мере, взирая на Вознесенного в крайнем уничижении нашими грехами на Крест, смирять себя глубже и глубже, пока не сравнится с прахом земли всякое наше возношение, не углубится через то наше сердце для более удобного восприятия благодати Христовой, как углубления в земле лучше собирают небесную влагу и удерживают ее в себе. Когда увидит Христос нас, смирившихся до земли, тогда Сам начнет поднимать нас и не на мнимые высоты добродетелей, на которые восшедшими считают себя люди, на самом деле погрузившиеся в грехи, а на действительную высоту духовную, небесную, на каковую возводит Христос нас посредством Креста, этой лестницы, ниспускающейся внизу в самые глубины падения человеческого, вершиной же своей достигающей Небес, открывающей свободный вход в самый рай. Аминь.
Крестные страдания Христовы как единственный путь к действительному обновлению духовной жизни человечества
(слово сказано в Святой Великий Пяток в Митрофаниевской церкви г. Саратова 31 марта (13 апреля) 1928 г.)
В великих воспоминаниях Страстной седмицы мы подошли к самому великому воспоминанию — о распятии Господа нашего на Древе Крестном. Это событие, через которое совершилось духовное преобразование мира. Многие события мир почитает великими, но их величие только тень по сравнению с подлинным величием распятия на Кресте Господа. Те великие события вносили в жизнь мира перемены только внешние, временные, самого существа духовной жизни не изменяли, не улучшали сердец человеческих, оставляя самые источники жизни (Притч. 4: 23) в прежнем состоянии.
О каких великих событиях в жизни мира можно сказать, что благодаря им люди сделались добрее, сострадательнее, честнее, возвышеннее прежнего? Не без причины ветхозаветный боговдохновенный мудрец, который судил о переменах жизни человеческой не по внешним ее изменениям, казавшимся людям чрезвычайными, для духовной же жизни бывших малозначительными, а по тому, что происходило в разные времена в сердцах человеческих, говорил: Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем (Еккл. 1: 9). Если происходило в духовной жизни мира что-либо действительно новое, то это творил Христос: одна вера и любовь к Нему изменили духовную жизнь мира существенно и продолжают изменять, делая худших людей лучшими, обновляя самые сердца людей при посредстве покаяния, вливая силы в сердца людей для борьбы со злом, которое не вне, а и внутри, в самом сердце человека, для победы человека над самим собою. И что перемена, внесенная Христом в духовную жизнь мира, была громадна, неизмерима, чрезвычайно чудесна, этого не могут отрицать люди неверующие, разве они не хотят замечать очевидной истины. Самим же источником этих духовных перемен, как бы их нижней подосновой, является Крест Христов. Это потому, что новая жизнь в мире после падения человека зарождается вообще среди страданий. Как человек является в мире, начинает жизнь земную среди мук рождения матери и собственных, так зарождается среди мук жизнь духовная (Ин. 16: 20–22; Гал. 4: 19).
Не сами по себе муки рождения, вообще страдания жизни улучшают последнюю, так как от слабого больного существа вообще рождается также слабое больное, но восприять новую, лучшую жизнь человек может лишь среди мук рождения, очистительных страданий. Жизнь рождается от жизни, муки же рождения являются средством к освобождению и очищению жизни от прежних недостатков, к ее обновлению. Поэтому, чтобы явилась в мире новая, лучшая жизнь духовная, необходимо было почерпнуть ее из самого Источника — Бога, и ее принес действительно в мир Христос, Воплотившийся Сын Божий; восприять же эту новую жизнь люди могли, лишь терпя муки духовного возрождения, очистительные страдания.
Однако к этим мукам духовного возрождения нужно было человека расположить как существо, одаренное свободой, и помочь перенести их. Если муки телесного рождения неизбежны и непроизвольны, то муки рождения духовного человек может избежать; если он хочет новой духовной жизни, то должен приготовиться и к мукам духовного рождения, — если не захочет терпеть этих мук, останется духовно мертвым, невозрожденным. И ни от чего так не уклоняется человек, как от страдания: он ищет счастья безболезненного, не соединенного ни с какими страданиями, поэтому люди всегда оказывались неспособными перенести все те муки, которые требовались для их духовного возрождения.
Нужно, чтобы кто-либо воодушевил и помог перенести муки духовного возрождения своей сострадательной любовью. Иного пути к духовному возрождению свободного существа нет. Сам человек, хотя страдает от своего добровольного падения, бессилен встать и пройти болезненный путь возрождения; когда же снизойдет кто-либо к падшему и прикоснется к ранам души его своей сострадательной любовью, которая соединяет души, то падший чувствует в себе приток новых сил, ободряется, поднимается от падения, боль души его утихает, раны сердца его заживляются, он становится способным претерпеть то, что ранее казалось трудным, даже невозможным. Проявление сострадательной любви имеет чудную силу, и если бы такая любовь преисполняла сердца окружающих, то как улучшилась бы духовная жизнь мира!
Бедствие жизни человеческой в том, что она преисполнена себялюбием, себялюбец же сострадать другим не может, от чужого горя и страданий бежит. И некуда пойти падшему человеку с ранами и стыдом своей души: вместо того чтобы помочь ему, его скорее оттолкнут с холодным безучастием, жестоким презрением, высокомерным издевательством, даже нарочно толкнут, чтобы пал. Как вспоминается этот бессердечный ответ себялюбцев отчаявшемуся Иуде, когда тот поведал им о тяжелых муках своей души: что нам до того? смотри сам (Мф. 27: 4). Истинных друзей среди мира найти трудно; в счастье много как будто друзей — в беде не найти их среди самых близких, а если и найдутся, то они обычно не могут понять всей скорби друга, пережить ее как свою, притом сами духовно немощны, падки на соблазн страстей, бессильны ободрить, подкрепить других: не падающему поднимать павшего. Если даже ближайшие ученики Христовы не могли явить сострадания, когда душа Господа скорбела смертельно в саду Гефсиманском, то что сказать о прочих людях? Если на учениках Христовых сбылось слово: я изнемог, ждал сострадания, но нет его, — утешителей, но не нахожу (Пс. 68: 21), то каковы сострадание и утешения людские?
Только во Христе источник сострадания беспредельный, неистощимый. Знает каждый, что и его скорбью Христос скорбел, что если все люди оттолкнут, то Христос, вместивший в сердце Своем скорби всех, не отгонит, не отвергнет. Вот почему только сострадательная любовь Христова, явленная на Кресте во всей ее беспредельной силе, может содействовать духовному возрождению мира, совершающемуся среди страданий. Разделяя скорби и страдания всех, сострадательная любовь Христова врачует сердца самые больные, смягчает души самые озлобленные, привлекает к себе всеми отверженных. Потому-то говорил Господь: когда Я вознесен буду от земли (то есть на Кресте), всех привлеку к Себе (Ин. 12: 32).
Сострадательная любовь Христова возрождает потому, что вызывает в сердцах ответную благодарную любовь, готовность идти туда, куда она ведет падших, страждущих: видя, как страдают за его падение, падший сам начинает болезновать о последнем, проникаться стыдом, муками раскаяния и делает попытки встать, исправиться. Если подобные действия в сердцах производит отчасти человеческая сострадательная любовь, то безмерная любовь Христова, Божественная, способна вызывать отклики в сердцах гораздо более сильные. Если люди, любя друг друга, толкают друг друга более на соблазн, к которому сами столь склонны, чем на действительное исправление, то один безгрешный Христос может привлечь сердца к истинному беспримесному добру, не срастворившемуся ни с какой манящей сладостью страстей, которые так часто принимают облик добра.
Видит грешник, что Христос страдал и за него, умиляется сердцем, болезнует о своем падении. И кто из грешников может сказать, что он не влил горечь страдания в сердце Христа, скорбевшего всей силой любви за всякую душу погибающую? Руки Христовы пригвождены ко Кресту, потому что простер человек, в лице праотца, руки к запрещенной снеди, — а я разве не продолжаю, говорит себе грешник, творить дела Богом запрещенные? Ноги Христовы пригвождены, чтобы остановить хождение людей путями зла, развращения, а я разве перестал ходить путями всякого соблазна? Христос преклонил главу во смирении, а я не продолжаю ли выситься и гордиться? Христос вкусил желчи и оцта, а я не продолжаю ли пить из чаши наслаждений, столь человека унижающих? Христос увенчан терновым венцем, а я не возращаю ли постоянно терние худых мыслей и желаний в уме и сердце?
Чем более сострадательная любовь Христова вызывает ответную благодарную любовь, умиление, стыд, раскаяние в сердце, чувство мерзости падения, виновности его, тем сильнее толкает она на исправление, тем скорее и более совершается духовное возрождение человека. Глубина и сила покаянной скорби грешника, вызываемая «воззрением» на Того, Кого «пронзили», должна сравняться с глубиной и силой скорби Богоматери, Которой оружие смертельной скорби прошло душу при воззрении на Распятого Божественного Сына; грешник должен плакать о душе своей падшей, погибающей, как рыдают об единородном сыне, и скорбеть, как скорбят о первенце (Зах. 12: 10), как скорбела об Единородном Сыне Первенце Дева Богоматерь, взывая: «увы Мне Чадо Мое, что сие сотворил еси? красный добротою паче всех человек, бездыханный беззрачный являешися, не имея вида, ниже доброты: увы Мне, Мой Свете, не могу спяща зрети Тя, утробою уязвляюся, и лютое оружие сердце Мое проходит» (стихира на поклонение Кресту).
Кто остается бесчувственным при виде страданий Господа, претерпенных и за него самого, у того душа в опасности, близится к духовной смерти, потому что если не трогают его сердце, не вызывают раскаяния в его душе смертельные скорби и страдания Господа, глубже и сильнее которых никто не пережил, то что же еще способно тронуть его сердце, подвигнуть к исправлению? При созерцании язв Господа обнаруживается с особой ясностью, близок ли человек ко Христу сердцем или далек, как при гробе людей близких по степени искренности скорби обнаруживается, кто любил почившего, кто любящим лишь казался.
Постараемся же, взирая на Распятого Господа нашего, усиливать всячески покаянную печаль о сквернах наших сердец и постыдных падениях, которые заставили Его так безмерно страдать! Да уязвляет эта печаль наши сердца с тем большей силой, чем более покрывалось язвами тело неповинного Страдальца, чем более возрастала смертельная скорбь Его души о чужих грехах. Если мало трогает сердце некоторых окружающих мертвеца его смерть, то не остаются часто и они равнодушными, видя печаль об умершем его матери, близких, — да тронет же наши сердца «Плач Богоматери», взирающей на «Свет Свой сладкий» как «на нага и уязвена Мертвеца»[ii]. Да не остаются сердца наши неподвижно-бесчувственными, когда доносятся до нашего духовного слуха со Креста обращаемые к нам слова Самого Божественного Страдальца: «людие Мои, что сотворих вам? и что Мне воздасте: за манну желчь, за воду оцет, за еже любити Мя, ко Кресту Мя пригвоздисте»[iii].
Только отсюда, из подножия Креста, исходит источник жизни, сначала, может быть, горький от покаянной печали, но один имеющий силу претворять все горечи нашей жизни в сладость, обновлять жизнь сердца, поскольку оно еще не окаменело совершенно для любви Христовой и не потеряло способности к оживлению.
[i] Во Святый и Великий Пяток на вечерне стихира на стиховне на «Слава», глас 5-й.
[ii] Канон о Распятии Господни и на Плач Богоматери на повечерии Великого Пятка, песнь 7-я.
[iii] Утреня Великого Пятка. Антифон 12-й, глас 8-й.
Ныне любвеобильный Владыка уготовляет нам таинственную вечерю, Тот, в Егоже руце дыхание всех сущих[ii], приглашает к Своей Божественной трапезе. С высоким проповеданием создавшая веки Премудрость Божия, по вечным глаголам слова Божия, ныне созывает на чашу, глаголющи: приидите, ядите Мой хлеб и пийте вино, еже растворих вам (Притч. 9: 2–5). Да не будет же, чтобы кто-либо приступил к этой Божественной трапезе с умом пустым и обращающимся долу, с сердцем, занятым лишь земными помышлениями и попечениями! Взойдем мысленно в Сионскую горницу, где устрояет ныне Христос вечерю для учеников Своих, и возвысим умы свои видением и слышанием того, что происходит там!
Там видим мы училище любви, связуемые которою апостолы, предав себя владычествующему всеми Христу[iii], внимают Его последней тайноводственной беседе. Оченьжелал Я есть с вами сию пасху прежде Моего страдания (Лк. 22: 15), говорит Христос Своим ученикам, — желал потому, что хочу ныне заменить эту ветхозаветную пасху иной, значения которой вы пока не разумеете. Даже в сей час вы заняты еще мыслями о земном царстве, чтобы сесть одному из вас по правую, другому по левую сторону Меня в сем царстве (Мф. 20: 21). Но не тако бо будет вам, Моим учеником, яко нищий хотя (добровольно) есмь. Первый убо вас, да будет всем слуга: начальствуяй же яко начальствуемый, предызящный же яко последнейший[iv]. Доселе вы преданы спорам, кто между вами должен почитаться большим, но вот Я Сам посреди вас, как служащий (Лк. 22: 24, 27) и умывающий вам ноги, — таковым должен быть желающий иметь часть со Мною (Ин. 13: 4–17). Доселе вы были безопасны в мире, и даже, хотя Я посылал вас без мешка и без сумы и без обуви на проповедь, вы не имели ни в чем недостатка, потому что Я соблюдал и охранял вас (Лк. 22: 35; Ин. 17: 12), — теперь наступает иное время, когда исполнится на Мне Самом написанное: и к злодеям причтен. Вы готовы поднять мечи на Мою защиту (Лк. 22: 37–38; Ин. 18: 10–11), душу свою положить за Меня и идти ради Меня в темницу и на смерть (Мф. 26: 35; Ин. 13: 37), — но вот скоро настанет время, когда вместо того вы рассеетесь каждый в свою сторону и Меня оставите одного... ибо написано: поражу пастыря, и рассеются овцы стада (Ин. 16: 32; Мф. 26: 31).
Не эти внешние подвиги защиты Моей земной жизни от врагов нужны теперь, ибо настало время Мне испить чашу, которую дал Мне Отец (Ин. 18: 11), и исполнить волю Его, возвещенную в предвечном Его совете: В главизне книжне писано есть о Мне: еже сотворити волю Твою, Боже... Жертвы и приношения не восхотел еси, тело же свершил (уготовал) Ми еси (Пс. 39: 7–9). И сие (зримое вами) есть тело Мое, за вас ломимое во оставление грехов, — сие творите в Мое воспоминание. Сия чаша есть новый завет в Моей Крови; сие творите, когда только будете пить, в Мое воспоминание (1 Кор. 11: 24–25; Мф. 26: 26 и др.).
Сия есть чаша Моя, которую хотели некоторые из вас пить, не разумея, какова она будет (Мф. 20: 22)! Вот один из вас самих вскоре предаст Меня, по слову Писания: Человек мира моего, на негоже уповах, ядый хлебы моя, возвеличит на мя запинание (Ин. 13: 18–21; Пс. 40:10). Вы увидите, как путь нечестивых спеется (Иер. 12: 1) и как вы сами, обещающиеся со Мною в темницу и на смерть идти, будете спать и почивать в тот час, в который предастся Сын Человеческий в руки грешников, — как в тот час, когда душа Моя будет скорбеть смертельно о грехах мира, даже среди вас не найду Я утешителя, но явится Ангел для подкрепления изнемогающей от скорби души Моей, чтобы исполнилось слово Писания: Я изнемог, ждал сострадания, но нет его, — утешителей, но не нахожу (Пс. 68: 21; Мф. 26: 35–45; Лк. 22: 43–44). На сии дела любви, ныне тайно совершаемые, предызображаемые сею трапезой, Отец рождает Меня, творческую Премудрость, и вы не разумеете еще их ныне, уразумеете же после, когда, очищенные словом Моим и любовью, восприимите Духа Святого, Он научит вас всему и напомнит вам всё, что Я говорил вам (Ин. 14: 26; 15: 3; 16: 12).
И подлинно, только апостолы, имея очищенные через умовение Христово «красны ноги», могли «благовествовать миру», исполненному себялюбия и страстей[v]. Мы же, обложенные немощной плотью и волей своей преклоняемые более к земным страстям, нежели к истине Христовой, как вместим возвышенное учение пришедшего к нам ныне Слова в свои умы, не очищенные Им и не утвержденные общением с Ним? Но вспомним немощь апостолов! Ибо и они не тотчас утвердились верой и приобрели очищенные и возвышенные умы, а после того, как пребыли со Христом в напастях Его, и после того, как сатана сеял их, как пшеницу, подвергая соблазнам и напастям мира (Лк. 22: 28, 31). И как они, насладившись любви Христовой, освободились потом от обычных недостатков и немощей естества и восприяли ум Христов (1 Кор. 2: 16), так и мы, приступая к уготовляемой Христом душепитательной трапезе, услаждая ею наши умы и научаемые через Само Слово образу жития, в Нем виденному, узрим, как это невидимое общение с Ним укрепляет нас на борьбу со страстями своими, дает силу нам не словом только, но и жизнью величать сие Слово, нас ради обнищавшее и славно прославившееся[vi]. Аминь.
(произнесено в церкви Олонецкой духовной семинарии 14 апреля 1905 г.)
Приступая к святой Чаше, испытаем себя, братия, с таким ли настроением приступаем мы к ней, какое должно быть у сраспинающихся Христу, ибо об этом сораспятии Христу напоминает нам Его Тело, за нас предаваемое, и Кровь Его, изливаемая за грехи мира. Весьма часто приходится слышать даже от тех людей, которые редко вспоминают о Христе, что они любят богослужение Страстной седмицы, на любовь эту указывают, как на свидетельство преданности Христу. Но действительно ли можно назвать достаточным такое свидетельство? Надолго ли оставляет следы в нашей душе умилительное и трогательное зрелище, какое предлагает нам Святая Церковь в дни Страстной седмицы через свои песнопения и священнодействия? Сильно ли, например, потрясает нас напоминание о смоковнице, посеченной за бесплодие; притча о десяти девах, из которых пять были мудры и пять неразумны; образ блудницы, омывшей в смирении ноги Христовы своими слезами и отершей волосами своими; образ бесчеловечного Иуды, по сребролюбию предавшего Божественного Учителя? Не исчезают ли у большинства все эти впечатления, как и многие другие зрелища, бесследно вскоре же, не произведя никакого сильного движения в душе, не изменив ни в чем их жизни? Соединяют ли воспоминания нынешних дней сердца наши со Христом теснее прежнего? Христос, отходя из мира сего ко Отцу, возлюбив Своих сущих в мире, до конца возлюбил их, как начинает свое повествование о Тайной Вечери евангелист Иоанн (13: 1). Отвечаем ли Христу мы подобной любовью хотя ныне? А между тем любовь Христова есть та великая жизненная сила, о которой сказал Господь: без Меня не можете делать ничего (Ин. 15: 5), которая помогает нам переносить все бедствия и скорби жизни, воодушевляет нас на всякий подвиг. Свое великое действие она оказывает даже на неверующих во Христа.
Так Ренан, отвергавший Божество Христово, говорил, однако, что человечество всегда будет благодарно преклоняться перед великим Учителем любви. Только Ницше безумно восстал против любви Христовой, но и он довел ли свои воззрения до конца? Не остаются ли в глубине своей души на стороне любви Христовой даже те, которые называют себя последователями означенного мыслителя? Люди нынешнего времени часто хвалятся деятельной христианской любовью, забывая, что не может быть истинной любви, если последняя не будет проникнута Духом Христовым, что не очищенная Христовым смирением и любовью, гордая и не чуждая иных страстей любовь человеческая сама разрушает свое дело, бывает всегда изменчива и непостоянна. Немало говорят современные люди о любви к народу, к своему отчеству, во имя этой любви ратуют усиленно о свободе личности и правах ее, забывая, что истинное уравнение всем людям может дать только любовь Христова, чуждая стремления к преобладанию и господству, о которой сказал Господь: цари господствуют над народами, и владеющие ими благодетелями называются, а вы не так (Лк. 22: 25–26).
Итак, приступая к Чаше Христовой, возобновим данное Ему нами обещание доброй совести (1 Пет. 3: 21), освежим совесть свою воспоминаниями страстей Христовых в эти дни, возжелаем искренно просветить одеяние души нашей, чтобы не затворились перед нами двери чертога Христова! Аминь.
Архимандрит Фаддей
Введение Господом Иисусом Христом человечества на Тайной Вечери в Новый Завет с Богом и способ, каким совершено это введение
(слово сказано в Великий Четверг в Вознесенской церкви г. Кузнецка 8 (21) апреля 1927 г.)
В Святой Великий Четверг главные помышления наши должны быть сосредоточены около Тайной Вечери, которую совершил Господь в этот день с учениками Своими.
Это не простая вечеря, каковую Он много раз разделял прежде с теми же учениками, но вечеря, полная тайн, вечеря великая и единственная, потому что на этой вечери вступил Господь с апостолами, а через них со всем человечеством в Новый Завет Любви, запечатленный Его Божественной кровью, которую и пить дал Он ученикам Своим вместо обычной на вечери чаши. Уже давно вводил Он учеников Своих в общение любви с Собою, уже долгое время прививал их к Себе многоразличными способами, как ветви к доброй лозе. Но окончательное привитие совершилось только теперь. Уже давно начал Он обручать (Ос. 2: 19) учеников Своих Себе, как невесту, но самый союз любви окончательно, навеки закреплен был только ныне, перед страданиями и отшествием из мира. Эта вечеря — брак Агнца Христа (Откр. 19: 7, 9), вечеря, преисполненная тайного веселия, которое и вселилось действительно в сердцах апостолов.
Мы видим, что они радовались потом среди скорбей, за Христа претерпеваемых, и радости их никто не мог отнять у них (Ин. 16: 22). После первых же попыток проповедовать о Христе по воскресении апостолов подвергают судам, темницам, поруганиям, побоям, но они радовались, что за имя Господа Иисуса удостоились принять бесчестие (Деян. 5: 41).
Когда вспомним о Петре, который призывал всех с радостью терпеть посылаемые огненные искушения (1 Пет. 4: 12–13) и сам шел за Христа в темницу и на смерть (Деян. 4: 3, 31; 5: 18, 41; 12: 1–17), или о Павле, который, повинуясь внутреннему внушению свыше, хотя знал, что узы и страдания ждут его в Иерусалиме, однако с радостью готовился к тому (Деян. 21: 10–14; 20: 22–24), — то видим, что это действительно люди, вступившие в Новый Завет со Христом в Его крови, готовые страданиями и смертью запечатлеть верность Ему.
И вся первенствующая Церковь Христова преизобиловала радостью о Христе среди страданий; она возрастила в своих недрах бесчисленные сонмы мучеников, которые шли на смерть, как на радостный пир, не самим страданиям радуясь, а тому, что эти страдания еще более, окончательно скрепляли завет их со Христом, так что уже ни скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч не могли отлучить их от любви Божией во Христе Иисусе, и всё сие преодолевали они силою Возлюбившего их (Рим. 8: 35–39).
Не пустые слова, не простые образы был завет Христов, заключенный ныне в Сионской горнице на Тайной Вечери, а воплощаемая в жизнь действительность. Как это совершилось — то тайна любви Христовой, открываемая каждому только по мере возрастания любви Христовой в сердце. Легко заключить союз любви людям, когда они помимо каких-либо усилий, даже иногда помимо собственного сознания и воли влекутся друг ко другу силой любви, когда близость общения обещает ни с чем не сравнимые радости любви, вливает в сердце упоительные сладости. Одно слово требуется тогда произнести, и союз заключен, даже без слов, — немое согласие сердец давно уже скрепило его. Но как ввести в союз совершенной любви человека с Богом, когда он сердцем и всем существом к Богу не влечется, не притягивается, а отталкивается? Сам избранный Богом народ Израильский от юности проявлял богоборство, в знамение чего праотцу Израиля Иакову дано было во образе бороться с Богом и как бы победить Его (Быт. 32: 24–32; Ос. 12: 3–4). Как бы побудил Израиль, боровшийся с Богом, уступить человеку, сойти с высоты небес на землю, соединиться с человеком, поборая жестоковыйность последнего по крайнему снисхождению любви, во всем отрекающейся от своей воли, чтобы только спасти человека (Ин. 6: 37–40)? Не невестой, исполненной пламенной всецелой любви к Богу был Израиль (Иер. 2: 2 и далее), а, по слову Божию к пророку Иезекиилю, читаемому в дни Страстной седмицы, сынами с огрубелым лицем и с жестоким сердцем, людьми непокорными, домом мятежным, волчцами и тернами для Бога (Иез. 2: 3–6), каковые по жестокой к Нему неблагодарности взращивали в сердцах своих в ответ на бесчисленные призывы Божественной любви.
Достаточно ли слово, чтобы вступить в завет с такими людьми? Нет, нужны были целые потоки слов пророческих самых сильных, дышащих огнем, чтобы ввести и держать в завете любви Божественной таких людей. Мало было слов — Господь вступил в завет с Израилем, чтобы как-либо удерживать его в верности, окружив Себя страхами смертными, огнем, молнией, дымом, страшными звуками, колебанием горы Синайской, на которую сошел для заключения завета с Израилем. Затем Бог, чтобы привлечь к Себе жестокосердный народ обещал всякие награды исполняющим закон Его, притом награды более земные, потому что для огрубевшего сердца мало понятны награды духовные, небесные; кроме того, самым делом постоянно благодетельствовал Своему народу при исходе его из Египта, в пустыне, изводя воду из скалы, посылая хлеб с неба, воспитывая духовно разными способами. Запечатлел Бог завет Свой кровью жертв, которой окроплялось всё: и книга завета, и все принадлежности храма, и самый народ (Исх. 24: 6–8; Евр. 9: 18–22).
Целые века существовал учрежденный таким образом Ветхий Завет, пока богоизбранный народ духовно возрастал, ограждаемый законом как стеной от нарушений верности Богу (Гал. 3: 23 – 4: 7). Но вот по мере духовного возрастания, по мере того, как с возрастанием усиливалось в сердцах себялюбие ветхого человека, стало чувствоваться, что тот завет ветшает (Евр. 8: 7–13), что обветшали самые основы, на каких он держался, требовали замены их новыми. Страх удерживает в детстве и юности от проступков, но потом становится ненадежным средством: человек научается обходить страхи, обходить угрозы закона и делать то, что ему хочется. Кроме того, страх перед Богом полезен, когда пробуждает любовь, которой ищет Бог от человека, когда, будучи устрашаем, человек остерегается, как сын, прогневать Бога, Отца своего, сделать что-либо Ему неугодное. А что именно неугодно, этому лучше всего научает любовь, потому что только любящий хорошо узнает, что неугодно любимому. Страх же не сыновний, рождающийся не из любви, а рабский, себялюбивый, может изгонять любовь (1 Ин. 4: 18), побуждая думать только о том, как уклониться от наказания, а вовсе не думать о самом оскорблении любимого, когда оскорбление наказанием не сопровождается. Воспитавшись в рабском страхе, Израиль приближался ко Христу устами, сердцем оставаясь далеко от любви к Нему (Мф. 15: 8).
Ненадежно было и обещание наград земных. Как дети, получая от отца дары любви, могут проникаться большей и большей любовью к отцу, но могут научиться более ценить дары самые, чем любовь отчую, так Христос укорял толпы народа за то, что теснятся к Нему и ищут Его не по любви к Нему в сердце, а ради насыщения хлебом (Ин. 6: 26) и ожидания различных благ земных.
Жертвы кровавые очищали грехи только по вере в грядущего Христа, истинного Агнца, за грехи мира закланного. Сама же по себе кровь животных не могла очищать от грехов совесть (Евр. 9: 13–14; 10: 1–10). Только жертва любви Божественной, не пощадившей Сына Божия за грехи мира, могла совершить такое очищение. Так основы Ветхого Завета ветшали, требовалось обновление их, заключение Нового Завета. Единственным основанием его могла быть любовь. Вследствие оскудения ее в сердцах людей, их союз с Богом постоянно разрушался, как изветшавшая нить, и чада Божии превращались порождения ехиднины (Мф. 12: 34), в сердцах которых вместо любви к Богу благодеющему, возрастала себялюбивая злоба к Нему, так как себялюбие, принимая благодеяния, возвращает в сердце ненависть к благодетелю, не удовлетворяющему всех его прихотей во вред самому человеку. Крайнее проявление такой злобы явил в себе Иуда, поистине порождение ехидн (ПОДСТРОЧНАЯ СНОСКА: Ехидна (ц.-сл.) — ядовитая змея, гадюка.), ядших манну в пустыни, и ропщущих на Питателя: еще бо брашну сущу во устех их, клеветаху на Бога неблагодарнии: и сей злочестивый Небесный Хлеб во устех носяй, на Спаса предательство содела[viii].
Обновить завет с людьми, очистить сердца их от ветхой закваски себялюбия (1 Кор. 5: 6–8), портившей всю жизнь, можно было только новыми, чрезвычайными проявлениями любви Божией, крайним снисхождением к немощам падших, которое одно могло поднять их. Только любовью вызывается любовь, и чем сильнее вражда, ненависть, тем сильнейшая, готовая во всем уступить, снизойти, всё претерпеть, перестрадать ради блага любимых, требуется любовь: она только может побеждать крайнюю злобу, ожесточение сердца. Как мать, ухаживая за больным дитем, обрекает себя на всякие лишения и страдания, готова во всем уступить больному, чтобы его успокоить, готова сама страдать и умереть, чтобы сохранить жизнь дитяти, и этим спасает дитя, так в большей несравненно мере (Ис. 49: 15) явил к людям любовь до конца возлюбивший Своих сущих в мире Христос (Ин. 13: 1). И этой любовью Он обновил человечество. Нет ничего нового под солнцем (Еккл. 1: 9), только любовь Христова творит всё новое (Откр. 21: 5), потому что только она способна обновлять сердца, самые источники жизни (Притч. 4: 23), а не одни внешние дела, которые кажутся новыми совне, а по себялюбию же, изнутри их двигающему, были уже в веках, бывших прежде нас (Еккл. 1: 10).
В завет этой любви ввел Христос апостолов на Тайной Вечери, преподавая в снедь Себя Самого, Тело и Кровь Свои. Что может быть более, чрезвычайнее этой любви? Велико может быть слово любви, неизречены благодеяния ее, но отдать себя самого — это вершина любви (Ин. 15: 13). В воспоминание такого-то самопредания любви и заповедал Христос совершать великое Таинство Причащения Тела и Кровью Его. Не образ Тела и Крови предает Он, а самые Тело и Кровь, Себя Самого, притом страждущего за мир, предаваемого за спасение мира.
Каков может быть сильнейший призыв к любви ответной? Вместо прежнего страха — любовь, покоряющая сердца добровольно и потому прочно. Вместо прежних наказаний — врачество любви самораспинающейся, хотя и горькое до времени, но соединенное с радостью уврачевания, удаляющее горькую смерть (Евр. 12: 5–11). Прежнее наказание из грозной кары огня поядающего (Евр. 12: 29) превращается во врачество любви, и горькое услаждающей. Из наград высшей для любящего является та же любовь, хотя Бог любящим Его не отказывает в нужном и для земного радостного бытия (Мф. 6: 32–33; Деян. 14: 17; 1 Тим. 6: 17). Вместо прежних жертв — жертва любви, которая очищает самую совесть, потому что если призывы величайшей любви не тронут сердца, в котором и корни совести, то что же может тронуть такое сердце и вызвать в нем ответную любовь, каковой одной и ищет Бог от человека?
Приступим же к Тайной Вечери Христовой с мыслями возвышенными, соответствующими величию тайны, высокими умы[ix], отогнав помышления дольние, земные, памятуя, что вступаем через участие в этой вечери в завет новой любви со Христом, что любовью возвышенного сердца должны мы воздать Христу за любовь Его несравненную, если не хотим уподобиться древнему Израилю, воздавшему Ему за манну желчь, за воду — оцет, за любовь — ко Кресту Его пригвоздившему[x] и разделить часть с самим Иудой, ядшим хлеб Христов и поднявшим пяту на Благодетеля, ибо всякое предпочтение Христу в сердце какого-либо блага, радости, сокровища земного, есть уже соучастие в деле Иуды, за сребреники продавшего Самого Господа.
Заветы смирения, любви и последования за Христом путем крестным, преподанные Христом на Тайной Вечери
(слово сказано в Святой Великий Четверг 30 марта (12 апреля) 1928 г.)
Если в предшествующие дни седмицы страстей Господь Иисус Христос изъяснял ученикам, что требуется от желающих быть учениками Царствия Его, то ныне Он вводит их в Новый Завет с Собой, делает последние завещания, которые они должны восприять и усвоить, чтобы войти в открываемое Его страданиями и смертью Царство.
Сия чаша есть Новый Завет в Моей крови, которая за вас проливается (Лк. 22: 20), говорит Он ученикам Своим, возлежа на Тайной Вечери. И если предсмертные завещания обычных людей свято блюдутся, то как же нам, христианам, не знать последних предсмертных завещаний Господа нашего, запечатленных Его бесценной Кровью? В нынешний день с особенным вниманием и любовью должны мы вспомнить эти завещания, возобновить их в сердцах, чтобы оставленное без внимания постараться впредь исполнять и не носить одно только имя Христово, совсем не будучи Христовыми в жизни.
Свои величайшие заветы ученикам, а через них и всему миру начал Христос с чудного урока смирения. Кто не знает о том, как Господь Иисус Христос, видя споры учеников о первенстве, о том, кто больше в Его Царстве, встал с вечери, препоясался лентием и начал умывать ноги ученикам? Завет великий, требующий прежде всего напоминания: ведь не что иное, как гордость, желание быть как боги (Быт. 3: 5), было началом падения первых людей, послушавших льстивого змия, уже падшего через ту же гордость, ибо он говорит: взойду на небо, выше звезд Божиих вознесу престол мой и сяду на горе в сонме богов, на краю севера; взойду на высоты облачные, буду подобен Всевышнему (Ис. 14: 13–14). И за эту гордость свою был лучезарный денница низвержен в преисподнюю. Что же нужно было прежде всего завещать людям, как не смирение?
И Господь давно уже напечатлевал всему миру завет смирения, превосходящего всякий ум, напечатлевал не словом только, а и самим делом, родившись в пещере, возлегши в скотских яслях, возрастая как мнимый сын безвестного плотника Иосифа в незначительном Назарете, откуда в образе раба, как бы грешник, требующий крещения, просил такового у Своего раба Иоанна. Разве не сплошное смирение и уничижение видим мы в жизни Того, Кто, будучи Владыкой неба и земли, не имел, где приклонить главу, Кто о славных делах Своих постоянно запрещал объявлять? Разве не являл постоянно Себя как кроткого и смиренного сердцем (Мф. 11: 29) Тот, Кто, имея власть поразить смертью неверующих беззаконников, подобно Содому и Гоморре, щадил, благотворил последним, молился, учил, не желая трости надломленной сокрушить и льна курящегося угасить (Ис. 42: 3)?
Особенно наглядным запечатлением этих уроков смирения, духом которого еще не вполне прониклись ученики, всё еще не освободившиеся от остатков мирской гордости, и было умовение ног. Здесь завет смирения настолько ясный, убедительный, что нужно было только вспомнить образ Христа, умывающего ноги ученикам, чтобы всякое возношение гордости в душе смирилось, разве кто хочет видя не видеть, слыша не слышать и не разуметь сердцем, чтобы исцелить язвы свои.
Второй завет, Христом оставленный, средоточие всех прочих заветов — завет любви: Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга. По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою (Ин. 13: 34–35). И действительно, по чему можно было узнать прежде всего принадлежавших к первохристианской общине, как не по духу любви, которым обвеяны были все слова и дела членов общины? У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но всё у них было общее (Деян. 4: 32). И это не вследствие какого-либо принуждения, а вполне добровольно: самый дух любви Христовой внушал такой образ жизни и деятельности, даже апостолы не требовали подобного строя жизни: в него сам собою побуждал вылиться дух Христовой любви, охвативший сердца всех первых христиан.
В жизни мира действует другой закон: если люди чувствуют природное побуждение, естественный долг любить любящих их, — хотя заглушают в себе часто и внушения этого естественного долга, оказывающегося в природных влечениях, — то они вообще не знают любви ко врагам. Вместо любви в жизни мира господствуют себялюбие, которое внушает врага не щадить, любящих любить дотоле и постольку, доколе и поскольку их любовь доставляет наслаждение, угождает себялюбию, так что сама любовь к любящим переходит в себялюбие.
Христос завещает любовь, обнимающую всех, добрых и злых, совершенную, беспредельную по степени силы, глубины, каковой мир не знал, вернее, забыл, не хотел знать, потому что закон любви изначала начертан в самой природе человека, внушающей: во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними, ибо в этом закон и пророки (Мф. 7: 12), напоминавшие людям то, что уже предначертано было в душах людей и только стерто себялюбием «ветхого человека» (Еф. 4: 22; Кол. 3: 9).
Вся жизнь Господа на земле была напечатлением закона любви. Каждое слово, каждое дело Господа, о которых сохранило память Евангелие, обвеяны любовью, с каждой страницы Евангелия несется это дивное, сладостное, упокоительное веяние. Теперь же, на вечери, отходя из мира, Господь возлюбил до конца сущих Своих в мире (Ин. 13: 1); Его прощальная беседа с учениками преисполнена столь великой любви, какой не бывает исполнена никакая человеческая беседа. Да и как могло быть иначе, когда Господь с вечери готовился пойти на смерть за тех, кого возлюбил? Какая любовь может быть больше той, которая запечатлевается смертью, по слову Самого Христа: Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин. 15: 13). Такую совершенную любовь Христос напечатлел в Себе Самом, почему говорил: Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас (Ин. 15: 12).
Не может быть завещания более ясного и сильного, чем выражаемое не одним словом, а и примером всей жизни. И усвоение завета любви, как неведомой доселе миру и явленной Христом лишь в Себе, может совершаться только через тесное жизненное общение со Христом, в каком находятся ветви с Лозой (Ин. 15: 1). Поскольку ветви воспринимают соки от лозы, постольку они живут; отделяясь от лозы, они засыхают, отпадают и умирают. Так не может человек в духовной жизни ничего сделать без Христа, возрастать духовно без теснейшего жизненного общения с Ним. При таком общении дух любви преизливается из Христа, как неиссякаемого Источника жизни, в сердца людей, в Него верующих, любящих Его, так что им не нужно учиться любви (Иер. 31: 34; Евр. 8: 11; 1 Ин. 2: 27) извне, побуждаться к ней письменными заповедями, велениями закона внешнего. Человек может много благодетельствовать, но по любви не столько к людям, сколько к себе самому, ища своей славы, любви со стороны облагодетельствованных, каких-либо своих выгод. Много дел как бы любви к ближним совершали фарисеи, но любви к Богу в себе не имели (Ин. 5: 42), а потому и дела их были мертвы. Закон любви может человек усвоить не тогда, когда он сам от себя начинает благодетельствовать, а тогда, когда преисполнится сначала сам любви ко Христу, возлюбившему его прежде (1 Ин. 4: 19), и когда сердце от преизбытка этой любви не может не преизливаться и вне в делах любви: Добрый человек из доброго сокровища выносит доброе, а злой человек из злого сокровища выносит злое (Мф. 12: 35).
Наконец, последний завет Господа на Тайной Вечери, самый великий и трудный, — это завет крестного за ним последования: Господь заключает Новый Завет с Собой в Своей Крови (Лк. 22: 20; 1 Кор. 11: 25), которая имела пролиться вскоре на Кресте. Конечно, это в существе не какой-либо особый Завет, а Завет той же любви, составляющий средоточие всех заветов: как смирение, составляющее начальное завещание, внушается любовью, которая с самого начала своего действования должна смиряться, уступать, побеждать кротостью, так любовью же внушается и шествие за Христом путем крестным. Разливая всюду свойственное ей по природе благо, любовь встречает на пути своем противодействие со стороны господствующего в мире зла, побуждается смиряться, а затем и страдать в борьбе с этим противодействием. Крест поэтому вершина любви, и все страдания крестные выросли из безмерной любви Христа к миру. Не страдание ради страдания завещает Христос, а любовь, которая, встречаясь со злом мира, не останавливается и пред наносимыми ей злом мира страданиями. Господь завещает теперь ученикам Своим Царство, потому что они пребыли с Ним в напастях Его (Лк. 22: 28–29), запечатлев через то любовь к Нему. Правда, чтобы познали ученики Христовы немощь естества своего без Христа, им попущено было на время разбежаться и оставить Христа среди страданий одного, но это было для того, чтобы крепче было единение любви со Христом по воскресении, когда Он снова должен был собрать их. Предрекая ученикам это временное рассеяние, Господь предрекает и то, как они, согласно обещанию своему, действительно пойдут ради Него в темницу и на смерть, когда Он пошлет их на проповедь.
Сегодня мы вспоминаем Тайную Вечерю Господа и моление о Чаше в Гефсимании. Вечеря поистине Тайная, заключающая невместимые для ума человеческого тайны. Жестоко есть слово сие (Ин. 6: 60), — говорили неверующие иудеи, слыша от Христа еще предварительное, окруженное образами Ветхого Завета слово о том, что на деле совершил Христос ныне. Однако еще с дней Ветхого Завета Божественная Премудрость, о которой пророчески сказано, что она созда себе дом и утверди столпов седмь: закла своя жертвенная, и раствори в чаши своей вино, и уготова свою трапезу: посла своя рабы, созывающи с высоким проповеданием… И требующым ума рече: приидите, ядите мой хлеб и пийте вино, еже растворих вам (Притч. 9: 1–5), — тогда же приглашала приникнуть умом к ее высокому проповеданию, уразуметь Ее тайные вещания. А потому не обленимся и мы размыслить о предреченных издревле делах Божией Премудрости, в Сионской горнице ныне тайно совершаемых.
Существо совершившегося там состоит в заключении Нового Завета Божия с людьми, запечатленного вместо письмен Кровью Христовой.
Но, прежде чем заключить самый Завет, Христос подготовляет к тому учеников Своих умовением им ног. Это не один из случайных уроков Господа, вызванных спором о том, кто должен выполнить условленное обычаем умовение ног, дело служения, казавшееся унизительным (Лк. 22: 24, 27). В умовении Господом ног учеников скрыт возвышенный и глубокий смысл, обращающий мысли к самому праотцу Адаму, по путям которого пошло и всё происшедшее от него человечество. Омываются ноги учеников для того, чтобы очистить пути жизни, по которым пошел Адам со всем родом своим. Путь же, требующий очищения, есть путь преслушания, движения к запрещенному древу. Бог хотел исправить отступление праотца от путей жизни с самого начала (Быт. 3: 8), напоминая Адаму о путях жизни Божественной. Но праотец не внял, не поспешил возвратиться на эти пути очистительным раскаянием. Что произошло далее, известно: всякая плоть извратила путь свой на земле (Быт. 6: 12). И погребено было водами потопа всё живущее на земле, кроме праведного Ноя с родом его, предназначенного стать родоначальником нового человечества.
Чтобы исправить и очистить пути человека, Бог призвал Авраама, дав ему обетование о Христе, Который родится от потомков его и сделается Путем и Истиной и Жизнью для всего человечества (Ин. 14: 6). Но если водимые надеждой на исполнение обетований праотцы Авраам, Исаак, Иаков и иные ходили путями Господними, то весь род их не мог быть послушным Богу ради одних обетований об отдаленном будущем.
И вот Бог вступает в завет при Синае с народом еврейским. Поскольку в народе этом было много жестокосердия, жестоковыйности и не было способности к сыновнему послушанию, движимому одной любовью к Отцу своему (Втор. 32: 5–6), то заключение Завета при Синае было окружено страшным знамением: землетрясением, громом, молнией, трубным звуком, мрачным облаком, бурей. Народ действительно пришел в страх и обещал быть во всем послушным Богу (Исх. 19: 18–20; 20: 7).
Кровью жертв был запечатлен этот Завет: ею окропили и народ, и книгу Завета, и скинию, и все сосуды богослужебные (Исх. 24: 8; Евр. 9: 19–22). Однако кровь животных не могла очистить совесть, не могли и многочисленные омовения тела смыть пятна непослушания с сердца, ходившего путями собственных похотей (Евр. 9: 13–14; 10: 1–4). Закон сам по себе не мог исправить и очистить пути жизни, давал возможность приближаться к Богу путями праведности лишь внешней, сердца же людей, увлекаемые вслед своих похотей, оставались неочищенными, далекими от Бога. Люди, исполняя закон, не взирали на самый конец его, для них оставшийся сокровенным (2 Кор. 3: 13–16).
Всё, чего не мог исполнить закон, исправил Христос, бывший концом закона. Он, желая ввести людей в Новый Завет с Богом, прежде всего умывает ноги ученикам, чтобы отмыть нечистоту прежних путей жизни, искривленных преслушанием (Ин. 13: 10). Так как главным искушением Адама было гордое помышление: «будете, как боги», то Господь Иисус Христос прежде всего являет образ совершенного смирения. Тот, в руке Которого дыхание всех сущих, приклоняется к ногам Своего создания, чтобы омыть их. Неодержимую держащая, и превыспреннюю на воздусе воду, бездны обуздовающая, и моря востязующая Божия премудрость, воду во умывальницу вливает, ноги же омывает рабов Владыка. Тот, кто не почитал хищением быть равным Богу (Флп. 2: 6), будучи Богом по естеству, принимает образ раба, служащего тем, кто Ему подвластен. Это ли не омовение вместе с ногами и самих сердец человеческих, ибо какое сердце не умилится при виде столь смиряющегося Владыки всяческих, не изведет из себя потоков слезных, омывающих нечистоту самого сердца?
Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что Я сделал вам. Итак, если Я, Господь и Учитель, умыл ноги вам, то и вы должны умывать ноги друг другу (Ин. 13: 15, 14), не уклоняться от смирения и любви к ближнему, хотя бы и кажущегося самым унизительным. Кто смирится не перед величайшим лишь Богом, но и перед ближним, кажущимся иногда презренным, ничтожным, тот не сломит ли в себе рог всякой гордости, не отнимет ли через то у себя главное препятствие к хождению путями Божественными? Так исправил Христос умовением ног преслушание Адама, сделавшее все пути жизни его нечистыми.
Но этого было мало. Это было только начало. Человек, как существо падшее, может сознавать, как благотворно хождение путями Божественными, и продолжать все-таки ходить путями своими, путями преслушания. Ветхий Завет, показывая человеку пути Божественные, не давал силы идти ими, он только подготавливал к такому хождению в Новом Завете. Что мешало человеку ходить путями Божественными? Себялюбие. Оно делало человека жестокосердным, жестоковыйным, непослушным от чрева матери. Страх наказаний за ослушание, угрозы смертью нарушителям закона могли отчасти удержать от преслушания, но не пресечь его в корне. Себялюбие всегда будет искать способ обойти закон, исполнить его лишь по букве, кажущимся образом, оставив в стороне само существо закона.
Себялюбие ветхого человека препятствовало какому-либо существенному обновлению путей жизни, обновлению самого сердца, источника жизни, откуда все пути жизни исходят. На глазах грозного Владыки — как бы послушание. Вдали от Его взора — хождение путями своего себялюбивого сердца. И хотя от Всеведущего Бога нельзя скрыться, себялюбец в ослеплении заботится о том лишь, чтобы скрыть свои дела от взоров людских, забывая о всеведущем Боге. Так было с подзаконным Израилем. Он приносил жертвы, а сердце свое себялюбие мешало ему отдать Богу, хотя Бог искал более всего сердца человека, послушания более, чем всесожжении и жертв (Притч. 23: 26; 1 Цар. 15: 22).
Чтобы исправить это искривление путей жизни, происшедшее от себялюбия, Христос отдает Себя Самого в жертву, вместо крови жертвенных животных проливает Свою Кровь, отсекая в корне в лице Своем себялюбие человечества, с которым Он соединился. Отвергая запрещенную снедь страстей, к которой влечет людей себялюбие, Он отдает в снедь Себя Самого. Желание быть как боги, толкнувшее к вкушению запрещенной снеди, врачует, давая истинное обожение через восприятие Тела и Крови Его Божественных. Он вводит людей в лице апостолов в Новый Завет с Богом, запечатленный Его Кровью. Что может быть прочнее этого Завета? Ведь запечатление Завета Своей Кровью есть дело совершенной любви, жертвующей собой, и только подобной жертвой может быть подсечено в самом корне себялюбие, разрушающее Завет.
Одна любовь способна жертвовать собой. Она подлинно крепка, как смерть (Песн. 8: 6), и разорвать ее узы не может никакая сила в мире (Рим. 8: 35–39). Своей Кровью пишет Христос письмена Нового Завета, живые письмена любви, не на скрижалях каменных, а на скрижалях сердца, где самый источник любви и самой жизни, потому и обновление жизни во Христе бывает не мнимое, внешнее, а действительное, существенное (2 Кор. 3: 3; 5: 16–17). Только эти живые письмена любви неизгладимы вовеки, тогда как все прочие письмена со временем стираются, изглаживаются, забываются или же мертвеют. Если под влиянием страха человек способен оказать внешнее послушание на время, то любовь не требует внешних понуждений. Она сама побуждает человека быть верным навеки, и союз одной любви вечен, не разрушим самой смертью. Вот какой Новый Завет заключил с людьми Христос в Своей Крови! Вот скольких великих тайн исполнена была Тайная Вечеря.
Но если любимому легко и сладостно принимать дар любви, то как тяжело бывает иногда самому любящему. Легко внешней силой сокрушить камень, а сокрушить любовью окамененное сердце человеческое несравненно труднее. Для этого сокрушения требуются постоянно от любви глубочайшие внутренние страдания и преестественная молитва. Любовь должна страдать потому, что сам себялюбец не хочет страдать ради исцеления своего сердца и отсечения от него пагубного себялюбия. Молитва преестественная нужна потому, что себялюбцу, желающему освободиться от себялюбия, нужно победить себя, стать как бы выше своего существа. Всё это и видим мы в Господе, Который, возлюбив Своих сущих в мире, до конца возлюбил их (Ин. 13: 1).
После Тайной Вечери душа Его скорбит смертельно (Мф. 26: 38). Молится Он до кровавого пота. Это величайшее преестественное напряжение духа, движимого любовью к человечеству непослушному, ожесточенному сердцем. Лишь скорбями и молитвами любящего сокрушится окаменевшее сердце. Не Бог неумолим, а неумолим человек непослушный, не идущий ни на какие призывы любви Божественной. Не Бог жесток, как бы не слышащий даже молений Сына Своего о чаше, но по причине крайнего жестокосердия и жестоковыйности человека не может Сына Человеческого миновать чаша страданий внешних. И вот, когда открылась для Христа во время Гефсиманского моления невозможность привести людей в послушание Богу одними внутренними страданиями и молитвами любви, эта любовь побуждает решиться Его добровольно и на страдания внешние: вот, иду, как в начале книги написано о Мне, исполнить волю Твою, Боже... жертвы и приношения Ты не восхотел, но тело уготовал Мне (Евр. 10: 5–7; Пс. 39: 7–9).
Приникнем в тайны Божественной любви, открываемые Христом на этой Вечери, запечатлеем в умах и сердцах своих слова и дела Христовы, от которых веет дыханием неизреченной любви. Не уйдем от трапезы Христовой голодными, насытимся дарами Его любви. Понесем заветы Его из храма в жизнь, сделаемся соучастниками апостолов Христовых, а не падшего предателя Иуды. И Христос исполнит нас, хранящих заветы Его, веселием Своим еще в дни жизни земной, введет в тем большую радость Свою в жизни вечной.
[i] Олонецкие епархиальные ведомости. 1903. № 8. Неофиц. отдел. С. 272–275. Опубликовано: Священномученик Фаддей (Успенский), архиепископ Тверской. Творения. Кн. 1. Проповеди. Тверь: Булат, 2002. С. 300–302.
[iv] Утреня Великого Понедельника, стихира на стиховне, глас 5-й.
[v] Ирмос 5-й песни канона на утрене. Ц.-сл.: Союзом любве связуеми апостоли, владычествущему всеми себе Христу возложше, красны ноги очищаху, благовествующе всем мир. Рус.: Узами любви соединяемые Апостолы, владычествующему над всем Христу себя предав, принимали омовение ног прекрасных, благовествующих всем мир.
[vi] Тропарь 1-й песни канона на утрене. Ц.-сл.: Тайноводящи други Своя, душепитательную уготовляет Трапезу, безсмертия же воистинну мудрость Божия растворяет Чашу верным. Приступим благочестно, и возопиим: славно прославися Христос Бог наш. Рус.: Посвящая в таинства друзей Своих, истинная Премудрость Божия приготовляет душепитательную трапезу и чашу бессмертия растворяет верным; приступим же благоговейно и воззовем: «Славно прославился Христос, Бог наш!»
